Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Дальнейшая судьба графа Каподистрия известна. Он достиг осуществления своей идеи, служению которой посвятил всю жизнь свою: нужно было только уметь привести ее в исполнение. Казалось, он один мог создать будущность нового королевства, но судьба определила иное: он пал, и его мученическая смерть осветила образ его еще более пленительным блеском для потомства, а новое королевство, как бы в искупление преступления, совершенного над лучшим из своих людей, продолжает терзаться и мучиться в своем неустройстве.

Граф Каподистрия оставил по себе драгоценный материал для изучения политики, – это записку, посланную им из Женевы Императору Николаю I по восшествии его на престол; в ней же заключаются весьма любопытные сведения, собственно до него относящиеся. Из этой записки, а также из добросовестного труда А.С. Стурдзы, напечатанного в чтениях Императорского Общества истории и древностей России[66], и свидетельства современников заимствовали мы подробности о замечательной личности нашего дипломата.

С отъездом графа Каподистрия влияние Меттерниха усилилось не только на конгрессах, но начало явно проявляться и в Петербурге. Граф Поццо-ди-Борго еще пользовался доверием Государя Императора; но он был далеко, а со смертью Александра, он уже не имел никакого влияния вне круга своих действий, в Лондоне, куда, против своего желания, был послан.

Граф Каподистрия пользовался таким обаятельным влиянием на служивших в его небольшой канцелярии, что за исключением одного из них, все пожелали оставить службу по его удалении, и нужно было большое усилие с его стороны, чтобы убедить, хотя некоторых, отложить свое намерение. Отставка их имела бы вид какой-то демонстрации против правительства, между тем как статс-секретарь Государя, отправлялся за границу, в отпуск, со всеми видимыми знаками его милостей, в придворном экипаже, с фельдъегерем, обеспеченный относительно средств своего существования.

Дмитрий Николаевич Блудов хотя и остался в списках министерства Иностранных дел, но был откомандирован к управляющему министерством Внутренних дел, по делам Бессарабским.

Отъезд графа Каподистрия неблагоприятно подействовал на общественное мнение не только в Петербурге, но и внутри России, где сочувствие к судьбе Греции, вступившей в столь неровную борьбу, распространялось более и более и где как-то смутно сознавали, что обязанности, принимаемые нами в угоду Австрии, для охранения будто бы мира в Европе, и, собственно говоря, для охранения целости и спокойствия Германии, обойдутся нам слишком дорого впоследствии.

Припомним слова мудрой политики Александра, выраженные в манифесте 4 июля 1801 г. «Если я примусь за оружие, – говорил он, – так только для защиты моего народа… Я не вмешаюсь во внутренние несогласия, волнующие другие государства; мне нет нужды, какую бы форму правления ни установили у себя народы; пусть только руководствуются в отношении к моей Империи тем же духом терпимости, каким руководствуюсь я, и мы останемся в самых дружественных отношениях». Нельзя не пожалеть, что уклонились от этой политики.

Случайно, или по интригам заранее обдуманным, тесный круг приверженцев Александра видимо редел, и Государь оставался более и более одиноким. Граф Аракчеев сделался главным двигателем государственного управления. Завистливо глядел он на тех немногих, которые еще пользовались дружеской приязнью Александра I и, как он думал, препятствовали ему овладеть его душой[67]. Он ловко умел не допустить до Государя Сперанского, возвращенного в Петербург, но навсегда удаленного от сердца Государя. Труднее ему было подорвать доверие и давнишнюю тесную связь с князем Голицыным, который был тогда во главе министерства Народного просвещения и Духовных дел, соединенных воедино «дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения» как сказано в манифесте 24 октября 1817 года.