Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Всем этим мечтам, еще более отрадным для Императрицы, которая была в ту пору, несмотря на свои страдания, счастливейшею женщиной в мире, не суждено было осуществиться. 20-го октября отправился Государь в Крым; он был более обыкновенного весел и разговорчив в первые дни своего путешествия; но утомление от постоянных, продолжительных переездов, нередко верхом, сырость вечеров, господствовавшие в некоторых местностях лихорадки, беспрерывные посещения госпиталей, где свирепствовал тиф, не могли не подействовать на его здоровье. В Бакчисарае Государь сам сказал Виллие, что страдает лихорадкой и несколько ночей дурно спал, а он не любил жаловаться на болезнь. Но тут же отказался от всех лекарств, не терпя, так называемой им, латинской кухни, и несмотря на убеждения Виллие, остался непреклонен; только торопился возвращением к себе, домой.

5-го ноября Государь приехал в Таганрог и провел весь вечер у Императрицы, не жалуясь на припадки лихорадки, но на другой день он не мог работать и принужден был прервать доклад князя Волконского. Затем болезнь усиливалась. 9-го Александр Павлович уже дозволил написать вдовствующей Императрице, а 11-го Великому Князю Константину Павловичу о своем положении.

Болезнь, по-видимому, в начале мало заботила Виллие. Он, как бы мимоходом, отмечает под 30 ч. окт.: у Государя расстройство желудка, впрочем, полезное для его здоровья (Бакчисарай). И затем следуют ничтожные заметки о предметах посторонних до 5 ноября; тут он уже пишет: ночь прошла дурно. Отказ принять лекарство. Он приводит меня в отчаянье. 7-го ноября он еще не может отдать себе отчет – эпидемическая ли это лихорадка, крымская или другая какая, и 8-го пишет: «Это, несомненно, горячка, febris gastrica biliosa» и пр. Затем сожаление о том, что остановил понос в Бахчисарае. 10-го «с 8-го числа я замечаю, что Его занимает что-то более важное, чем мысль о выздоровлении и смущает ум. Ему хуже».

Замечательна отметка Виллие против 14-го числа. Все идет дурно, хотя у него еще нет бреду. Мне хотелось дать acide muriatique в питье, но по обыкновению, отказано: «Ступайте прочь». Я заплакал; заметив мои слезы Государь сказал мне: «подойдите, любезный друг, надеюсь, что вы на меня за это не сердитесь. У меня свои причины так действовать». Ноября 15-го Виллие отмечает: какая скорбная обязанность объявить ему о близкой кончине!…

Елизавета Алексеевна не отходила от его постели. По временам Государь, как будто чувствовал себя легче, или по крайней мере старался в том уверить Императрицу, и луч надежды озарял ее на мгновенье, но вскоре страшная существенность явилась. Виллие и Волконский сказали ей, что во всяком случае желательно было бы, чтобы Государь приобщился Св. Тайн. Императрица вздрогнула. Долго не могла она прийти в себя; наконец, собрала все силы, чтобы самой просить Государя исполнить долг христианина. «Разве я так плох?» – спросил Государь без малейшего изменения ни в лице, ни в голосе. «Нет, друг мой, – отвечала Императрица, – но отказавшись от всех средств земных, испытайте небесные». Государь очень охотно принял предложение. Пришел Виллие, и на вопрос Государя «я очень плох?» не мог ничего отвечать, заливаясь слезами. Государь взял его руку и молча несколько времени сжимал ее. Императрицу он просил поберечь себя и несколько успокоился. Причастившись Св. Тайн, после продолжительной исповеди, он сказал Государыне: «я никогда не был в таком утешительном положении, в каком нахожусь теперь; благодарю сердечно». Бог сказался ему и свеял с души грозную мысль, преследовавшую его во всю жизнь, мысль, которая нередко среди торжества, как привидение, восставала перед ним.

За несколько часов до смерти, страдания несколько уменьшились, жар был не так силен; Государь открыл глаза, приказал знаками поднять шторы у окон, взглянул на природу и остановил взгляд на Императрице с выражением полным любви и благодарности, взял ее руку, поцеловал и положил к себе на грудь; улыбнулся князю Волконскому, и эта улыбка осталась до смерти на лице его. Совершенное спокойствие, более – довольство, счастье, было разлито в лице его. Слова Елизаветы Алексеевны в столь известном письме ее были трогательны именно по своей глубоко прочувствованной истине[79]. Через несколько минут он впал в забытье, а через несколько часов его не стало. Государыня закрыла ему глаза трепетными руками; еще могла подвязать ему своим платком подбородок, но потом ее, почти бесчувственную, увели в другую комнату.

Император Александр I скончался 19-го ноября в 10 часов и 50 минут утра (по заметке Виллие в 11 ч. 10 мин)[80].