В то время о телеграфах еще не было и помину; почтам доверялись неохотно, и потому весть о смерти Александра пронеслась сначала глухим, тревожным гулом по России. Народ дрогнул. Смутно, неопределительно ожидал он чего-то недоброго; ходили слухи, что Константин Павлович отказался от престола. Манифест 20-го марта 1820 года, о расторжении брака цесаревича с великой княгиней Анной Феодоровной, вместе с тем лишал права престолонаследия детей, от морганического брака рожденных: это служило как бы подтверждением слухам. Изменение престолонаследия, которого, впрочем, никто положительно не знал, пугало людей робких. К этому присоединились смутные слухи о существовании каких-то тайных обществ в России, о которых будто бы писали и Александру. Были уверены, что при нем они не смели бы поднять головы, но кто знает, что случится после него! Вообще, будущее являлось неопределенным, полным тревог. Но когда известие о смерти Императора разразилось во всей своей официальной истине, и было напечатано письмо Императрицы Елизаветы Алексеевны, тогда один общий вопль народа отвечал сетующей державной вдове. Шествие погребальной колесницы с телом усопшего Императора сопровождалось целым народом, стекавшимся из отдаленных мест, – отдать последний долг покойному.
Утром 27-го, во время молебствия за здравие Государя в большой церкви Зимнего дворца, получено было известие о постигшем Россию несчастье. Жуковский был в то время в церкви, где Императорская фамилия, с несколькими приближенными, слушала божественную службу; Блудов – в Александро-Невской лавре, где собрались все чиновные люди столицы и где были толпы народа; оба они оставили свидетельство о том впечатлении, которое там и здесь произвело роковое известие. Когда, во время самого молебна, великий князь Николай Павлович, которого вызвали из церкви по случаю приезда курьера, вернулся и подал знак рукой духовенству и певчим: «все умолкло, оцепенело от недоумения, но вдруг все разом поняли, что Императора не стало; церковь глубоко охнула, и через минуту все пришло в волнение; все слилось в один говор криков, рыдания и плача… – так пишет Жуковский. – Невозможно выразить отчаяния тут же находившейся вдовствующей Императрицы». «Кто привез роковое известие в церковь Александро-Невской лавры, я не знаю, – говорил Блудов, – да едва ли кто из присутствующих знал[81]
, только оно с быстротой электрической искры обошло всех присутствующих и общий вопль, общее рыдание прервали божественную службу».В Варшаве получено было известие о смерти Государя двумя днями ранее, чем в Петербурге. В то время случился там великий князь Михаил Павлович, с которым цесаревич был очень дружен. Он поспешил отправить его в Петербург, чтобы убедить Императрицу Марию Феодоровну и великого князя Николая Павловича в твердом своем решении остаться верным данному согласию на отречение от престола. Но Михаил Павлович нашел, что вся столица, следуя примеру великого князя Николая Павловича, приняла уже присягу цесаревичу и что сенатские и синодские о том указы разосланы по всей России. Это очень смутило его. К удивлению Петербургских жителей, он и свита его не последовали общему примеру.
Присяга совершилась внезапно: Николай Павлович немедленно по получении известия о кончине Александра Павловича, пока еще не ушло из церкви духовенство, служившее молебствие, принял присягу на верность цесаревичу и привел к ней внутренние караулы. Хотя он слышал от самого покойного Государя о предполагаемом изменении порядка престолонаследия, однако не знал о существовании какого-нибудь о том акта, который один мог быть действителен в таком важном случае и поспешил собственной присягой уничтожить ходившие в то время темные слухи. Императрица Мария Феодоровна, убитая горем, могла ему сказать о хранившихся в Государственном совете и Сенате бумагах уже тогда, когда великий князь объявил ей, что присяга совершена.
При обсуждении вопроса в кругу царской фамилии и приближенных к ней нашли, что после всего случившегося недостаточно, для убеждения народа и войска, одних писем цесаревича, несмотря на официальный их характер. Великие князья Николай Павлович и Михаил Павлович не скрывали от себя затруднительность положения, когда придется пояснять причину второй присяги, другому Государю, особенно в отсутствие самого Константина Павловича. Решились писать цесаревичу, что Николай Павлович покорится его воле, если она снова и положительно будет заявлена. Письма от Императрицы и Великого Князя, в которых, между прочим, опять повторялась просьба о приезде его в Петербург, были отправлены с фельдъегерем. Через два дня отправился в Варшаву же великий князь Михаил Павлович собственно для того, чтобы убедить великого князя приехать в Петербург; опасаясь разъехаться с фельдъегерем, он остановился на станции Неннале, на распутье дорог, и написал о том в Петербург и Варшаву.