Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Не станем распространяться о том, что Рылеев в другом (также записанном) показании говорил, что ему кажется, что об этом было рассуждаемо в совещании думы, что Никита Муравьев, не обозначая времени, сказал только, что речь о вышеизложенном шла незадолго до отъезда Тургенева за границу, что показание Торсона даже не вошло в записку собственно о Тургеневе, так как его показание, как и других двух, было сделано в оправдание себя, а не в обвинение Тургенева; не станем также говорить, что каждый из обвиненных мог привести в свое оправдание противоречащие показания других, так как допрашиваемые по несколько раз сбивались в своих ответах и часто совершенно невинно, по забывчивости, противоречили самим себе и очевидности обстоятельств; (о типографской ошибке не может быть и речи)[87]; – скажем только, что приговор Тургенева состоялся вовсе не на этом обвинительном пункте: вот буквальная выписка из доклада особой комиссии (в которой Блудов не участвовал), и пусть читатели сами судят, в какой мере помянутое показание могло иметь на него влияние: «Список подсудимых, коими не учинено собственного признания во взводимых на них преступлениях (четыре лица) 1. Действительный Статский Советник Тургенев. На Тургенева показывают 24 человека, что он был членом тайного общества[88], из коих трое, что Тургенев участвовал в учреждении; трое, что Тургенев был Директором; четверо, что Тургенев участвовал в восстановлении; шестнадцать, что Тургенев участвовал в совещаниях; один, что Тургенев на совещании был председателем; один, что Тургенев сочинял правила о изыскании средств к изменению правительства и получении Конституции и трое – что Тургенев участвовал в распространении тайного общества принятием членов».

Затем уже следуют показания Пестеля, Рылеева, Муравьева и других pro и contra по предмету участия Тургенева в предположении некоторых лиц общества, относительно удаления из России Императорской фамилии. Показания относятся не к одному указываемому Тургеневым времени, но к различным эпохам 1820, 1823 и началу 1824 годов, кроме Рылеева, которые не определены. О Торсоне же нет и помину.

Все эти показания Рылеева – будто бы Тургенев разделял мнение других о вывозе за границу Императорской фамилии, и Пестеля – будто бы на вопрос его (в 1820 году) желает ли общество монарха или президента? Тургенев отвечал: Un président sans phrases (президент без дальних толков), – Комиссия сводит в одно следующее заключение: «Остаются только показания двух членов общества – Пестеля и Рылеева (и Никиты Муравьева неопределительно) и то по разным предметам, которые Комиссия почитала опасным в столь важном преступлении признать достаточными к обвинению». Затем, все другие показания по этим двум предметам считает как бы несуществующими. Почему же Тургенев так усиливается опровергнуть эти именно обстоятельства, когда Ревизионная комиссия сама не признает их доказанными и Верховный суд основал свой приговор не на них, а на других соображениях? Вот этот приговор: «Действительного Статского Советника Николая Тургенева за то, что по показанию 24 участников он был деятельным членом тайного общества, участвовал в возрождении, восстановлении, совещаниях и распространении оного привлечением других; равно участвовал в умысле ввести республиканское правление и удалясь за границу, он, по призыву правительства, к оправданию не явился, чем и подтвердил сделанные на него показания».

Другое обвинение Тургенева состоит в том, что доклад Комиссии[89] написан в каком-то шуточном тоне… Шутить и даже издеваться! – Действительно, обвинение было бы важное, но спрашиваем каждого, кто читал доклад Следственной комиссии, такое ли впечатление вынес он из этого чтения, или другое – более томительное, более щемящее сердце?… Один из тогдашних замечательных литераторов подал записку, в которой нападал на донесение Следственной комиссии, говоря, что она слишком сочувственно относится к людям 14-го декабря и представляет их в поэтическом и интересном свете. Да, надо быть слишком раздраженным против человека, чтобы укорять его в том, что он трунит над обвиненным, которого ведут на эшафот.

Тургенев, как бы логически развивая мысль свою и подкрепляя обвинение новыми доводами, – говорит, что и предок Блудова изменой увлек Ярополка к брату, где ожидала его смерть. Думаю, что несколько лет спустя, Тургенев не написал бы этого. Что он был раздражен против Блудова – это ясно. Имел ли он на то какие-либо причины помимо самой Следственной комиссии, нам не известно.

Николай Тургенев был знаком с Блудовым, а брат его, Александр, был связан с ним дружбой, но что мог тут сделать Блудов, когда ни Карамзин, ни Жуковский – друзья Тургенева и конечно более близкие к Государю ничего не могли добиться в его пользу.