Собрание сочинений. Том 6. Граф Блудов и его время (Царствование Александра I)

Отчего же ни один из участников в событии 14-го декабря (кроме Н. Тургенева) не говорит о неправильности, неправдивости донесения Следственной комиссии, не упоминает даже имени Блудова, – а многие из них издали свои записки за границей, вне всякого участия русской цензуры, и некоторые с явным отпечатком негодования против своих судей? Даже в разборе донесения Следственной комиссии, напечатанном в «Полярной Звезде» и приписываемом Никите Муравьеву или Лунину, хотя и говорят о неполноте следствия, но обстоятельство это относят к затруднениям, встреченным самой комиссией, а не к редакции, которая, кроме того, что было показано ответчиками, не могла ничего прибавить. В записках князя Оболенского[90], между прочим, сказано: «Действия общества и каждого из членов обнародованы в докладе Комиссии и в сентенции Верховного суда. Нельзя отрицать истины, выраженной фактами». Далее, говоря, что члены увлекались более фразами, чем обдуманными намерениями, он прибавляет: «Суд произносил приговор над фактами, а факт был неопровержим». Даже в записках Якушкина, которые далеко не отличаются умеренностью и хладнокровным обсуждением, не упоминается имя Блудова, да едва ли он был им и замечен.

Мы узнали Декабристов уже в то время, когда они, искупивши свои заблуждения тяжелым испытанием, жили на поселении, распространяя добро между окрестными жителями или своими знаниями, особенно в техническом отношении, или теми ограниченными материальными средствами, которые иные из них имели, – уважаемые и пользовавшиеся доверием и свободой; случалось иногда говорить с ними о прошедшем, но никогда имя Блудова не было произносимо ими. Правда, тогда еще не вышла книга Тургенева, и следовательно не было особенного повода говорить о нем; но впоследствии мы не могли ограничиться лишь собственными убеждениями и, ради пояснения истины, обратились к тем немногим из оставшихся в живых, которых мы знали, и просили их высказать свой образ мыслей относительно действий Блудова в Следственной комиссии. Всем известно, что они в настоящее время пользуются полной свободой и гражданственностью в России. Что же оказалось? Блудова они и не заметили в Следственной комиссии. В докладе видели обычный акт, который потерял даже свое юридическое значение за силой сделанных вновь допросов Ревизионной комиссии; изложение его нисколько не поразило их какой-либо особенностью; не знали даже кто собственно писал его. Имя же Блудова они узнали после, и как тесно связанное с делом освобождения крестьян, оно было сопровождаемо всеобщим уважением[91].

Блудов действительно призывался и в Верховный суд, но этому обстоятельству не только нельзя придавать важности, как это делает Тургенев, но даже какого-либо значения, если хладнокровно смотреть на дело. Не имея права голоса и суждения, он призывался собственно для справок, – а в справках не нуждались…

Отчего Тургенев избрал именно Блудова, бесспорно наименее значительного из сотни лиц, участвовавших в Следственной комиссии и Верховном суде, чтобы обрушиться на него одного всей тяжестью своего обвинения, – повторяем, нам неизвестно.

Мы не скроем того обстоятельства, которое говорит в пользу Тургенева: прежде выпуска в свет своей книги, он присылал покойному Блудову выписки до него относящиеся, давая тем возможность опровергнуть их. Но в какой степени лицу официальному возможно входить в сношения, особенно по делу подобного свойства, с осужденным политическим преступником (тогда еще не было всепрощения), живущим за границей? Допустим, наконец, что людям близким Блудову удалось бы, несмотря на убеждения покойного, склонить его написать требуемое опровержение, – принял ли бы его Тургенев в соображение? Пусть Тургенев перечтет свое письмо, которое сопровождало выписки и решит сам, возможно ли было на него отвечать?