Собрание сочинений. Том 7

4

Когда-то мама была активисткой
Союза воинствующих безбожников.
Кажется, он и теперь существует,
воинствуя, впрочем, гораздо скромнее.
Раньше воинствовали —
                                       в прямом
и переносном смысле —
                                     безбожно.
Но бабушка тайно меня окрестила,
и был у меня освященный крестик,
который лежал в жестяной коробке
от николаевских леденцов
рядом с поблекшим «Георгием» деда
и устаревшим значком,
                                     где горели
четыре буковки:
                          МОПР.
А в сорок пятом открыла мама
неподдающуюся коробку,
и соскользнули с ее ладони
медали Отечественной войны,
звякнув о мой ненадеванный крестик.
Наши реликвии в этой коробке
соединились, как в братской могиле,
и краткая надпись была на крышке,
как на плите жестяной надгробной
над леденцовым купцом,
                                       забывшим
добавить к фамилии инициалы:
«Ландрин».
Мама
         выиграла
                        Отечественную войну.
Мама пела на фронте с грузовиков
                                                        и даже с «катюш»,
и танки, в бой уходя,
                                  на броне увозили
серебристые блестки с концертного платья мамы
и увезли ее голос,
                             пропавший без вести на войне.
После войны
                     моя мама
                                   пела в фойе кинотеатра «Форум»,
рядом с буфетом,
                            где победители Гитлера пили пиво,
обнимая девчонок в прическах под юную Дину Дурбин,
не слушая сорванный голос
                                             худой некрасивой певицы
и даже не подозревая,
                                   что и она —
                                                      победитель.
Мы молча брели из «Форума»
                              в наш дом на Четвертой Мещанской,
и концертное платье мамы,
                                          отдавшее танкам все блестки,
по асфальту шурша, зацепилось
                                             за лежащий совсем одиноко
лейтенантский погон,
                                   на котором
чуть блестели три звездочки.
                                               Больше
не блестело вокруг ничего.
Дома мама сняла свой парик морковного цвета,
и ее голова,
                   обритая после тифа,
стала совсем беззащитной,
                                   как голова молоденького солдата,
когда он снимает
                            свою ненадежную каску.
И я зашептал,
                       глотая сухие слезы позора:
«Мама,
            ты больше не будешь петь!»
И мама заплакала,
                               но послушалась.
Мама
         выиграла
                         Отечественную войну
и проиграла
                    свой голос.

5