Собрание сочинений: В 12 т. Т. 3: Собака Баскервилей

пока все само собой разъяснится, чтобы не пришлось раскрывать перед чужими людьми неприглядные стороны жизни семьи. Но ничего не разъяснилось, наоборот, положение мое только ухудшается.

— Сударыня, — воскликнул Холмс, — дорогая моя! Прошу вас, не обольщайтесь относительно своего положения. Мистер Каммингс подтвердит мое мнение: сейчас у нас нет доводов в вашу пользу, и чего только нам не придется еще сделать, чтобы выиграть ваше дело в суде. Думать иначе — значит отдаваться во власть опасной иллюзии. Но если вы решитесь во всем помогать мне, быть может, нам вместе удастся установить, что же случилось на самом деле.

— Хорошо, мистер Холмс, обещаю ничего от вас не скрывать.

— Прежде всего мне нужно знать, каковы были ваши истинные отношения с миссис Гибсон.

— Она меня ненавидела, мистер Холмс. Вы знаете, она была южанка, необузданная и пылкая натура. Любой своей страсти она отдавалась целиком и ненавидела меня с такой же точно силой, с какой обожала своего мужа. Скорее всего, наши отношения рисовались ей в ложном свете. Не хочу плохо о ней говорить, но она был так ослеплена своей физической любовью к мужу, что была не в состоянии представить себе ту интеллектуальную и духовную связь, которая была между нами. Вполне возможно, она вообразила, что себялюбивые и корыстные соображения, а вовсе не стремление направлять его силы на добрые дела заставляют меня оставаться в доме. Теперь-то я понимаю, какую страшную ошибку совершила. Я не имела права оставаться там, где стала причиной семейных ссор, хотя разлад начался до моего появления и, без сомнения, продолжался бы и после моего отъезда.

— Теперь, мисс Данбар, по возможности точно опишите весь тот горестный вечер.

— Я правдиво расскажу вам все, что знаю, но многого я из-за своего положения не могу доказать, а многое кажется мне необъяснимым.

— Не придавайте этому значения и излагайте факты. Будем надеяться, кто-нибудь их истолкует.

— Вас, наверное, интересует, зачем я пошла в тот вечер к Торскому мосту. Утром я нашла на своем столе в классной собственноручную записку от миссис Гибсон. Она просила меня прийти туда после обеда: ей необходимо было сообщить мне нечто важное. Ответ я должна была оставить на солнечных часах в саду, а ее записку уничтожить, чтобы наша встреча осталась в полном секрете. Я подивилась такой таинственности, но исполнила ее просьбы: свою записку положила в условленном месте, а ее кинула в камин. Я объяснила себе все эти предосторожности ее безумным страхом перед мужем. Он бывал невозможно груб с ней, я не раз его упрекала. Вот я и решила, что она боится, как бы он не узнал о нашем свидании.

— А между тем вашу записку она сберегла.

— Я была поражена, когда узнала, что она скончалась с моей запиской в руке.

— Ну, продолжайте.

— Когда я пришла на мост, она была уже там. Я знала, что она меня ненавидит, но до той минуты не представляла себе всей силы этой ненависти. Она показалась мне тогда одержимой — может быть, и вправду рассудок ее был слегка помрачен? Откуда иначе такая способность к лжи, такое коварство, какими только маньяки и наделены? Как могла она, с таким зарядом ненависти, ежедневно встречаться со мной? Слов ее я повторить не могу. Они были отвратительны, жгли меня! И выглядела она ужасно. Сначала я просто онемела, а потом зажала уши и кинулась бежать, а вслед мне неслись оскорбления и угрозы.

— Она осталась стоять на том самом месте, где ее потом нашли?

— В двух-трех ярдах оттуда.

— Если она погибла вскоре после вашего ухода, как же случилось, что вы не слышали выстрела?

— Не слышала, мистер Холмс. Я была в таком ужасе, что мной владело только одно стремление — скорее оказаться дома, в тишине, успокоиться. Я не была способна что-нибудь услышать.

— Итак, вы вернулись в свою комнату и до утра ее не покидали?

— Нет, когда поднялась тревога и сказали, что бедную миссис Гибсон нашли убитой, я побежала туда вместе с остальными.

— Мистер Гибсон там был?

— Я встретила его, когда он уже шел от моста к дому. Он послал за врачом и полицией.

— Он был взволнован?

— У мистера Гибсона, что называется, стальные нервы, и он очень сдержан во внешнем проявлении своих чувств. Но, зная его достаточно близко, я поняла, как глубоко он потрясен.

— А теперь нам нужно выяснить очень важный вопрос. Этот револьвер, который у вас обнаружили, — вы его раньше когда-нибудь видели?

— Никогда, даю вам слово.

— Когда его нашли у вас?

— Назавтра, при обыске.

— В вашем чемодане?

— Да, под бельем, на самом дне.

— Можете вы хотя бы предположить, сколько дней он там пролежал?

— Накануне его там не было.

— Почему вы говорите так уверенно?

— Я перекладывала все содержимое чемодана в тот день.

— Так. Остается только одна версия: кто-то вошел к вам в ваше отсутствие и сунул револьвер в чемодан, чтобы навлечь на вас подозрение в убийстве.

— Наверное, так.

— А когда, по вашему мнению, это легче всего было сделать?

— Только во время ленча или когда я была в классной с детьми.

— После того как вы получили записку, проводили ли вы время у себя в комнате?

— Я почти весь день туда не заходила.