Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 5. Золотое руно

— Сколько времени занимают у тебя эти вещи! Когда я был молод, примерно, как ты теперь, меня пригласили порезвиться с феспийскими нимфами в награду за убийство Киферонского зверя, я возлег за одну ночь со всеми пятьюдесятью и каждой сделал по ребенку. Но увы! Мне кажется, ты два дня и две ночи потратишь на бестолковое времяпрепровождение с одной и той же бабой. Как ты вообще надеешься захватить Золотое Руно? Можешь быть уверен — ты не захватишь его, забавляясь на ячменных полях Лемноса. Клянусь медью моей дубины, до сих пор никто не мог меня провести, и ты первым не будешь!

Обсыпая Ясона злыми насмешками, он потащил Ясона прочь от дверей Гипсипилы. Гипсипила, которая отмыла лицо губкой, выбежала полуодетая на улицу и закричала вслед Ясону:

— Благословенная Мать, верни ко мне мою любовь, невредимую, победоносную, и пусть все его дорогие друзья будут живы! Ты помнишь мое обещание: ты будешь царем, и столько твоих спутников, сколько пожелает их поселиться на Лемносе, получат столько земли и скота, сколько твоя мудрость пожелает им даровать. Помню твою бедную Гипсипилу, когда будешь далеко! Но, прежде чем уйдешь, скажи мне, что я должна делать, если стану матерью твоего ребенка?

Ясон ответил:

— Гипсипила, мы с тобой провели вместе два великолепных дня и две ночи — если бы они длились годы! Но Геркулес правильно сказал. Нас ждет тяжелая работа, и мы не можем здесь задерживаться. Не могу я обещать и вернуться навсегда на твой прекрасный Лемнос, ибо мое царство — Фтиотида, а ставить на две лошади — нельзя. Владычество над Лемносом должно остаться в твоих руках, хотя, если ты родишь сына и он доживет до зрелых лет, можешь сделать его царем; и все же помни, что он также ближайший после меня наследник трона Фтиотиды, и в случае моей смерти должен выбирать, как я теперь, между двумя тронами. Пошли весть моим старым отцу и матери, когда разрешишься от бремени, ибо я уверен, что будет дитя — и если тебе когда-нибудь придется покинуть этот остров, они ради меня приютят вас, как родных. — И он расплакался.

Однако это печальное прощание не было последним, ибо Ясон не смог убедить других аргонавтов угрозами и обещаниями выбраться из их новых домов. Да и Геркулес больше был не в состоянии ему помогать: заперев Гиласа в каморке без окон близ огромной кухни палаты Совета и опершись спиной о дверь, он удовлетворенно прислушивался, как булькает у него в глотке лесбосское вино из громадного кувшина, который он там нашел. Когда Гипсипила явилась в палату ближе к вечеру и увидала его там, моргающего, как сова, она снисходительно принесла ему хлеба и холодного жареного гуся, чтобы ему легче было управляться с вином. Он, пьяненький, схватил ее за одежду и выразил свое искреннее соболезнование по поводу ее союза с Ясоном.

— Он — никчемная дрянь, Гипсипила! — сказал Геркулес. — И если ты когда-нибудь попадешь в беду, пальцем не шевельнет, чтобы тебе помочь. Но Геркулес Тиринфский — это мужчина совершенно другого рода. Если когда-нибудь какое-нибудь несчастье одолеет тебя, будь то в нынешнем году, или в следующем, или двенадцать лет спустя, помни, что Геркулес — твой друг, пошли за ним, чтобы он утешил тебя или отомстил за тебя!

Она любезно поблагодарила его, храня непроницаемый вид, но, вернувшись к себе в спальню, принялась там громко смеяться вместе с Ясоном.

Так еще один день прошел приятно для каждого, кроме Гиласа и Ифинои. То был день обрядов на ячменном поле, и их провели очень весело.

Вечером Мелеагр и Аталанта вернулись в Мирину с Орфеем, который, как и они, не принимал участия в вакханалии. Они нашли его на лесной поляне, где, как он сказал, он учил ласок танцевать под свою лиру. Ни Аталанта, ни Мелеагр их танца не видели, ибо подошли как раз тогда, когда музыка прекратилась и множество маленьких зверьков промчалось мимо них, удирая в подлесок. Орфей играл столь чарующе, что никто не удивился бы, если бы деревья, камни и скалы тоже заплясали.

И никто иной как Орфей со своей лирой привел аргонавтов на корабль вопреки их воле, рано поутру на четвертый день. Их сопровождала громадная толпа женщин, а когда корабль уже отошел от берега на несколько футов, все они попытались вскарабкаться через борт, решив встретить опасности рядом со своими возлюбленными. Но Геркулес, после того, как поднял якорные камни, взял на себя задачу побросать в воду всех женщин, которым удалось взойти на корабль — двадцать или тридцать, которые дрались, словно рыси.

Ифиноя ускользнула от его внимания, укрывшись в сложенном парусе, они тогда шли только на веслах, притаилась там, пока «Арго» не отошел далеко и вопли с берега не зазвучали менее пронзительно. Тут она случайно чихнула, что было добрым предзнаменованием для всех, кроме нее. Геркулес поднял весло и, не мешкая, схватил девушку. Она отправилась за борт, словно рыба, которую выбрасывает из сети рыбак из-за того, что попалась не той формы или цвета. Плывя к берегу, она крикнула Гиласу:

— Гилас, милый, помни меня!