Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Надо все тщательно взвесить, — сказал мистер Смит. Он поднес ложечку дрожжелина ко рту, пробуя, готово ли. — Еще минутку, голубчик. Пожалуй, слишком горячо. Ах да, статья. Я считаю, было бы нечестно совсем умолчать об этом инциденте, а в то же время вряд ли можно надеяться, что читатели увидят его в должном свете. Миссис Смит очень любят и уважают у нас в Висконсине, но даже там найдутся люди, которые используют такое происшествие для разжигания расистских страстей.

— О белом полисмене в Нэшвилле никто из них и не заикнулся, — сказала миссис Смит. — А ведь синяк под глазом поставил мне он.

— Так что, учитывая все это, — сказал мистер Смит, — я решил порвать свою статью. Ничего! В Висконсине подождут отчета о нашей поездке. Вот так. Может быть, попозже, в какой-нибудь своей лекции я упомяну об этом, но обязательно в присутствии миссис Смит, пусть все видят, что ничего особенно плохого с ней не случилось. — Он снова попробовал дрожжелин. — Теперь, голубчик, в самый раз.

2

Ехать вечером в посольство мне не хотелось. Я предпочел бы не знать дома, в котором жила Марта. Тогда, расставшись со мной, она исчезла бы в пустоте, и я мог бы не думать о ней. Теперь же я знал точно, куда она девается, когда «пежо» увозит ее от статуи Колумба. Я видел холл и книгу на цепи, куда посетители заносят свои фамилии, за холлом — гостиную с глубокими креслами, диванами и сверканием канделябров и большую фотографию генерала такого-то — их более или менее пристойного президента, при виде которого у каждого гостя, даже у меня, возникало чувство, будто мы являемся сюда с официальным визитом. Хорошо хоть, что я не видел ее спальни.

Приехав в половине десятого, я застал посла одного. Мне никогда не случалось видеть его в одиночестве — это был совсем другой человек. Он сидел на диване и листал номер «Пари-матч» ^{44}, точно в ожидании приема у зубного врача. Я подумал: «А может, мне тоже сесть и молча взяться за «Жур де Франс» ^{45}, но он предупредил мое намерение и поздоровался со мной. Тут же последовало предложение выпить, закурить сигару… «Может, ему на самом деле одиноко живется? Что он делает, когда нет официального приема, а жена уезжает на свидание со мной? Марта говорила, будто я ему симпатичен». Эта мысль помогла мне почувствовать в нем человека. Вид у него был усталый, хмурый. Он переносил свою тушу к столу с бутылками и от стола к дивану медленно, точно тяжелый груз. Он сказал:

— Моя жена наверху, читает вслух моему сыну. Она скоро спустится. Она говорила, что вы, возможно, приедете.

— Я колебался, ехать или нет. Вам, должно быть, хочется кое-когда провести вечер вдвоем.

— Я всегда рад моим друзьям, — сказал он и погрузился в молчание. Я подумал: догадывается он о наших отношениях или нет? А может, знает доподлинно?

— Я слышал, ваш сын схватил свинку?

— Да. Сейчас самый болезненный период. Как это ужасно, правда, видеть, что ребенок мучается?

— Да, наверно. У меня не было детей.

— А-а.

Я посмотрел на портрет генерала. Мне следовало бы явиться сюда по делам, связанным хотя бы с культурой. У генерала вся грудь была в орденах, и он сжимал рукоятку меча.

— Как вам показался Нью-Йорк? — спросил посол.

— Все такой же.

— Мне бы хотелось повидать Нью-Йорк. Я бывал только в аэропорту.

— Может быть, со временем вас назначат в Вашингтон? — Я не подумал как следует, прежде чем говорить комплименты. Маловероятно, чтобы ему дали этот пост, если в его годы — по моим расчетам, около пятидесяти — он так надолго застрял в Порт-о-Пренсе.

— О нет, — с полной серьезностью ответил он. — Там мне не бывать. Ведь моя жена немка.

— Да, я знаю, но теперь, кажется…

Он сказал так, будто речь шла о вещах, вполне естественных в нашем мире:

— Ее отца повесили в американской зоне. Во время оккупации.

— Понятно.

— Мать уехала с ней в Южную Америку. У них там жили родственники. Она, разумеется, была тогда ребенком.

— Но она все знает?

— Да, конечно. Это ни для кого не секрет. Она вспоминает о нем с нежностью, но у властей были все основания…

Я подумал: «Сможет ли мир когда-нибудь так же безмятежно парить в пространстве, как это, кажется, было сто лет назад?» В викторианскую эпоху люди держали свои тайны под замком, но разве такими тайнами теперь кого-нибудь испугаешь? Ведь Гаити не представляет собой исключения в здравомыслящем мире: это просто небольшой ломтик, наугад вырезанный из повседневности. Барон Суббота бродит по всем нашим кладбищам. Мне вспомнился «висельник» из колоды гадальных карт. Странно, должно быть, сознавать, что твоего сына зовут Анхел, а его деда повесили, но потом у меня вдруг мелькнуло в мыслях: а что бы почувствовал я сам… Мы не очень предохранялись, и вполне могло случиться, что мой ребенок… Он тоже приходился бы внуком карте из гадальной колоды.

— Ведь в конце концов, — сказал посол, — дети ни в чем не повинны. Сын Мартина Бормана ^{46} — священник в Конго.

Но зачем, недоумевал я, зачем рассказывать мне это про Марту? Рано или поздно, а оружие против любовницы становится необходимым; он сунул мне нож в руку, чтобы в злую минуту я поразил им его жену.