Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— В Европе мы много таких повесили, кто действовал согласно приказам. В Нюрнберге.

— Мне не нравится, как вы со мной говорите, — сказал он. — Все что-то крутите. Разве можно так разговаривать? У вас служит некий Жозеф?

— Да.

— Я его хорошо помню. Беседовал с ним однажды. — Он дал мне время прочувствовать сказанное. — Это ваш отель. Вы зарабатываете здесь на жизнь.

— Уже не зарабатываю.

— Старик скоро уедет, а вы останетесь.

— Напрасно вы ударили его жену, — сказал я. — Что другое, а это ему запомнится.

Он хлопнул дверцей, и «кадиллак» двинулся вниз по шоссе; не уместившийся в багажнике гроб смотрел на нас до тех пор, пока тонтоны не скрылись за поворотом. Снова наступила тишина, и мы услышали, что у заставы машина остановилась, а потом сразу развила скорость, торопясь в Порт-о-Пренс. Но куда именно в Порт-о-Пренсе? Кому нужно тело бывшего министра? Ведь труп не заставишь страдать. Однако бессмыслица подчас бывает куда страшнее того, что делается продуманно.

— Это чудовищно! Чудовищно! — сказал наконец мистер Смит. — Я позвоню президенту. Я добьюсь, чтобы этого человека…

— Телефон не работает.

— Он ударил мою жену.

— Мне не впервые, голубчик, — сказала миссис Смит. — И он меня просто оттолкнул. Помнишь Нэшвилл? В Нэшвилле мне больше досталось.

— Нэшвилл совсем другое дело, — ответил мистер Смит, и в его голосе послышались слезы. Он любил людей за цвет их кожи и обманулся в своей любви сильнее, чем обманываются те, в ком говорит ненависть. Он добавил: — Прости меня, голубчик, я позволил себе такие выражения… — Он взял ее под руку, и мы с мадам Филипо пошли к отелю следом за ними. Дюпоны сидели на веранде за одним столиком с мальчиком, и они все трое ели ванильное мороженое с шоколадным кремом. Цилиндры стояли возле них, точно роскошные пепельницы.

Я сказал им:

— Катафалк цел. Только стекло разбили.

— Варвары, — сказал мосье Эркюль, а мосье Клеман тронул его за руку утешающим прикосновением похоронных дел мастера.

Мадам Филипо держалась теперь совершенно спокойно, не плакала. Она подсела к сыну и помогла ему справиться с мороженым. Что прошло, то кануло в прошлое, а здесь возле нее было будущее. Я почувствовал, что настанет время — хоть, может быть, и не скоро, — когда этому мальчику ничего не позволят забыть. Она произнесла лишь одну фразу, перед тем как сесть в такси, которое ей привел Жозеф:

— Найдется серебряная пуля, дайте только срок.

За неимением второго такси Дюпоны уехали в своем катафалке, и я остался один с Жозефом. Мистер Смит увел миссис в номер Джона Барримора — прилечь отдохнуть. Он так суетился вокруг нее, что она ему покорилась. Я сказал Жозефу:

— Зачем им понадобился покойник в гробу? Боятся они, что ли, как бы на его могилу не стали возлагать цветы? Что-то я в этом сомневаюсь. Он был не так уж плох, но и не настолько хорош. Водопровод в трущобных кварталах ведь не провели. Часть денег, наверно, попала ему в карман.

— Люди испугаются, — сказал Жозеф, — когда узнают. Они боятся, президент заберет их, когда они умрут.

— Ну и пусть. Скелет да кожа — вот все, что от нас остается, и вообще зачем президенту трупы?

— Они очень темные люди, — сказал Жозеф. — Они думают, президент спрячет доктора Филипо в подвале во дворце и велит ему работать ночью. Президент — важный водуист.

— Барон Суббота?

— Темные люди говорят: да.

— Если его охраняет столько зомби, значит, по ночам ему ничего не грозит. Они надежнее всяких стражей, надежнее тонтон-макутов.

— Тонтон-макуты тоже зомби. Так говорят темные люди.

— А ты сам, Жозеф, как думаешь?

— Я темный человек, сэр, — сказал Жозеф.

Я пошел наверх, в номер Джона Барримора, и, поднимаясь по лестнице, думал, куда они свалят труп — заброшенных котлованов много, и вряд ли кто заметит, если зловония в Порт-о-Пренсе станет чуть больше. Я постучал в дверь, миссис Смит сказала:

— Войдите.

У мистера Смита горела маленькая портативная керосинка на комоде, и он кипятил на ней воду. Возле нее стояла чашка с блюдцем и картонная коробка с дрожжелином. Он сказал:

— Я убедил миссис Смит хоть раз отказаться от ее бармина. Дрожжелин действует успокаивающе.

На стене висела большая фотография Джона Барримора, который пренебрежительно посматривал на нас, больше, чем всегда, напустив на себя аристократический вид. Миссис Смит лежала на кровати.

— Как ваше самочувствие, миссис Смит?

— Прекрасно, — твердо сказала она.

— На лице никаких следов, — с облегчением сообщил мне мистер Смит.

— Он меня толкнул, только и всего. Сколько раз тебе это повторять?

— Женщин не толкают.

— По-моему, ему даже было невдомек, что перед ним женщина. Я… я ведь, признаться, сама на него набросилась.

— Вы храбрая женщина, миссис Смит.

— Вздор. Грошовые темные очки для меня не помеха, я этих молодчиков насквозь вижу.

— Ее только рассердить — она тигрица, — сказал мистер Смит, помешивая дрожжелин.

— Как вы намерены осветить этот инцидент в своей статье? — спросил я его.