Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Единственно, куда могу придумать. Посла нет в городе.

Когда мы стали подниматься в гору, я почувствовал облегчение. Перед знакомым мне поворотом заставы не будет. Полицейский, стоявший у посольства, только заглянул в машину. Меня он знал в лицо, а при неосвещенном щитке Джонс легко сошел за женщину. Тревогу еще не подняли — Джонс был всего-навсего преступник, а не патриот. Дали знать, вероятно, только на заставы и отрядили тонтон-макутов к британскому посольству. Устроив облаву на «Медее», а может, и у меня в отеле, они, видимо, решили, что добыча от них не уйдет.

Я велел Джонсу оставаться в машине, а сам пошел звонить. В посольстве еще не все спали, потому что в одном из окон нижнего этажа горел свет. Тем не менее мне пришлось позвонить второй раз, и я с нетерпением слушал, как откуда-то из недр дома к двери приближаются шаги — тяжелые, неторопливые, мерные. Затявкала и взвизгнула собака, что меня удивило, так как собак в этом доме я никогда не видал. Потом чей-то голос — наверно, ночного швейцара, спросил:

— Кто там?

Я ответил:

— Мне нужно повидать сеньору Пинеда. Скажите ей, что это мосье Браун. По срочному делу.

Щелкнул замок, отодвинули щеколду, потом сняли цепочку, но человек, отворивший мне дверь, был не швейцар. На пороге, близоруко щурясь, показался сам посол. Он был без пиджака и без галстука. Я впервые видел его не в полном параде. Рядом с ним стояла настороже премерзкая маленькая собачонка — настоящая сороконожка в длинных лохмах серой шерсти.

— Вы хотите видеть мою жену? — сказал он. — Она уже спит.

Увидев эти усталые, полные обиды глаза, я подумал: он знает, он все знает.

— Вы хотите, чтобы я разбудил ее? — спросил он. — Вам так срочно? Она с моим сыном. Они оба спят.

Мой ответ прозвучал нелепо и двусмысленно:

— Я не знал, что вы вернулись.

— Я прилетел вечерним самолетом. — Он поднял руку к шее, где полагалось быть галстуку. — У меня накопилось столько дел. Знаете как… надо прочитать столько бумаг и… — Он словно оправдывался передо мной и смиренно протягивал мне свой паспорт. Национальность — человеческое существо. Особые приметы — рогоносец.

Я сказал пристыженно:

— Нет, пожалуйста, не будите ее. Я, собственно, хотел поговорить с вами.

— Со мной? — На секунду мне показалось, что его охватил панический ужас, что он отступит назад и захлопнет за собой дверь. Может, он подумал, уж не собираюсь ли я поведать то, что ему будет страшно услышать. — Нельзя ли отложить до утра? — взмолился он. — Сейчас так поздно. У меня столько работы. — Его рука потянулась за портсигаром, но портсигара при нем не было. Может, он хотел сунуть мне пачку сигар, как суют деньги, лишь бы отделаться от человека? Сигар под рукой не оказалось. Сдавшись, он проговорил несчастным голосом: — Хорошо, входите, если уж вам так необходимо.

Я сказал:

— Песик меня не одобряет.

— Дон-Жуан? — Он прикрикнул на эту жалкую собачонку, и она стала лизать ему башмак.

Я сказал:

— Со мной тут еще один, — и махнул Джонсу.

Посол взирал на дальнейшее, совсем уже отчаявшись и не веря своим глазам. Он, видимо, все еще думал, что я собираюсь во всем открыться и, чего доброго, потребую расторжения его брака, но какая роль отводится тут вот этой? Кто она — свидетельница, нянька, которую приставят к Анхелу, или женщина, которую ему подсунут вместо жены? В кошмаре все мыслимо — любая жестокость, любой гротеск, а ситуация, безусловно, казалась ему кошмарной. Из машины появились сначала большие башмаки на толстой каучуковой подошве, носки в красно-черную полоску, точно школьный галстук, надетый не туда, куда следует, потом подзор за подзором черной юбки, и, наконец, голова, и плечи, укутанные шалькой, и белая от ремингтоновской пудры физиономия с игривым взглядом карих глаз. Джонс встряхнулся, как воробей, искупавшийся в пыли, и заспешил к нам.

— Это мистер Джонс, — сказал я.

— Майор Джонс, — поправил он меня. — Очень рад познакомиться с вами, ваше превосходительство.

— Он просит политического убежища. За ним охотятся тонтон-макуты. В Британское посольство его не устроишь — это безнадежно. Там строгая охрана. Я думал, может быть… хотя он и не из Южной Америки… Ему грозит серьезная опасность.

Пока я говорил, чувство огромного облегчения совершенно изменило лицо посла. Это была политика. Тут он знает, как поступить. Это его каждодневное дело.

— Входите, майор Джонс, входите. Добро пожаловать. Мой дом в полном вашем распоряжении. Сейчас я разбужу мою жену. Вам отведут одну из моих комнат. — Успокоившись, он сыпал притяжательными местоимениями, точно конфетти. Потом он затворил дверь, запер ее на замок, на щеколду, на цепочку и, вводя Джонса в дом, машинально подал ему руку калачиком. Джонс принял ее и, точно матрона викторианских времен, величественно проплыл через холл к лестнице. Мерзкая собачонка семенила рядом с ним, подметая пол своими серыми лохмами и принюхиваясь к подолу его юбок.

— Луис! — Марта, сонная, стояла на лестничной площадке и в изумлении смотрела на нас.

— Дорогая, — сказал посол, — разреши представить тебе — это мистер Джонс. Наш первый беженец.

— Мистер Джонс!