Собрание сочинений в 6 томах. Том 4

— Я говорил ему только правду. Если б я обнаружил вас, то высадил бы на берег. Очень рад, что не пришлось лгать. Мне было бы трудно простить это и себе и вам. Будьте добры покинуть судно, как только минует опасность. — Он снял китель, выпростал свою белую ночную рубашку из брюк, чтобы спустить их, не нарушая благопристойности. Мы вышли.

Я облокотился о поручни и посмотрел на полицейского, который успел вернуться к своему посту у сходен. Это был тот же, вчерашний, а лейтенанта с его людьми и след простыл. Я сказал:

— В британское посольство ехать поздно. Сейчас оно, конечно, уже под усиленной охраной.

— Что же нам делать?

— Одному Богу известно, но с парохода надо уйти. Если мы останемся здесь до утра, капитан сдержит слово.

Спас положение казначей, который вскочил как встрепанный, когда мы вошли к нему. (Он спал, лежа на спине, с похотливой улыбкой на губах.) Он сказал:

— Мистер Браун может спокойно сойти на берег, полицейский его уже знает. Но у мистера Джонса выход только один. Ему надо превратиться в даму.

— Но где взять платье? — спросил я.

— У нас есть ящик с маскарадными костюмами для наших вечеринок. Имеется наряд испанской сеньориты и костюм крестьянской девушки из Волендама.

Джонс жалобно проговорил:

— А как же мои усы?

— Придется сбрить.

Испанский костюм для танца фламенко и сложный головной убор голландской крестьянки показались нам слишком броскими. Мы отобрали из каждого что поскромнее, изъяв из одного волендамский чепец и деревянные сабо, из другого мантилью, а заодно отказались и от многочисленных нижних юбок, приданных им обоим. Тем временем Джонс брился с видом мрачным и страдальческим — горячей воды ему не дали. Как ни странно, без усов в нем появилось что-то внушающее доверие, будто до сих пор он был одет не по форме. Теперь я почти уверовал в его военное прошлое. Еще страннее было то, что, принеся такую жертву, он с увлечением знатока включился в подготовку маскарада.

— А румян и губной помады у вас не найдется? — спросил он у казначея, но у казначея косметики не было, и Джонсу пришлось обойтись пудрой «Ремингтон», которую употребляют перед бритьем. Черная волендамская юбка, испанская кофточка вся в блестках и мертвенно-бледная от пудры физиономия. — Когда спустимся со сходен, — сказал Джонс казначею, — вы меня поцелуете. Чтобы он лица не увидел.

— А почему бы вам не поцеловаться с мистером Брауном? — спросил его казначей.

— Он же отвозит меня домой. Получится неправдоподобно. Надо так разыграть, будто мы чудно провели вечерок все втроем.

— Как провели?

— В азарте бешеных страстей, — сказал Джонс.

— В юбке не запутаетесь? — спросил я.

— Ну что вы, старина. — И он добавил таинственным тоном: — Мне не в первый раз. Конечно, при совершенно иных обстоятельствах.

Джонс спустился по сходням, держа меня под руку. Юбки были такие длинные, что ему пришлось подобрать их сзади, как это делали викторианские дамы, переходя через грязную улицу. Вахтенный разинул рот при виде нас: он не знал, что на борту была женщина, да еще такая. Поравнявшись с ним, Джонс игриво и одобрительно повел в его сторону своими карими глазами. Я заметил, что они сильно выиграли от накинутой на голову шальки — стали красивые, смелые, раньше их убивали усы. Спустившись со сходен, он обнял казначея и вымазал ему обе щеки бритвенной пудрой. Полицейский тупо смотрел на нас — Джонс явно был не первой женщиной, покидающей «Медею» в предрассветные часы, и вряд ли он мог приглянуться человеку, знакомому с девочками мамаши Катрин.

Мы медленно шли рука об руку туда, где я оставил машину.

— Вы слишком высоко задрали юбку, — предостерег я Джонса.

— Я женщина нескромная, старина.

— Flic [55] увидит ваши башмаки, вот я о чем.

— В темноте-то?

Я никогда бы не поверил, что все будет так просто. Шагов позади не слышалось, моя машина стояла на прежнем месте, около нее никто не вертелся, ночью правил покой и Колумб. Я сидел и думал, пока Джонс примащивался рядом со мной со своими юбками. Он сказал:

— Однажды мне пришлось играть Боадицею. В скетче. Веселил товарищей. Среди зрителей присутствовал член королевской семьи.

— Королевской семьи?

— Лорд Маунтбеттен. Вот было времечко! Пожалуйста, примите левую ногу. Вы наступили мне на юбку.

— Куда же мы отсюда поедем?

— Понятия не имею. Человек, к которому у меня было рекомендательное письмо, засел в венесуэльском посольстве.

— Там самая сильная охрана. У них отсиживается чуть ли не половина генерального штаба.

— Я вполне удовлетворюсь более скромным обществом.

— Может, вас нигде и не примут. Ведь вы, собственно, не политический беженец.

— А если надуешь Папу Дока, это нельзя подвести под Сопротивление?

— Может, такому постояльцу никто не обрадуется? Об этом вы не подумали?

— Вряд ли меня выгонят, если уж я проникну в какое-нибудь посольство.

— Найдутся такие, где и на это пойдут.

Я включил мотор, и мы медленно поехали к городу. Мне не хотелось, чтобы наш отъезд был похож на бегство. Перед каждым поворотом я смотрел, не видно ли впереди фар встречной машины, но в Порт-о-Пренсе было пусто, как на кладбище.

— Куда вы меня везете?