— Отпусти-ка меня. Я так тебя не вижу. — Он отпустил ее, хотя и не осмелился встретить немигающий желтый взгляд, которому он еще ни разу не сумел солгать. — Сегодняшнюю ночь?
— Сегодня двенадцатое ноября.
— Да. Ну и что с этого? — Она взглянула на него. — Давай-ка пойдем в дом и разберемся, в чем тут дело. — Они вернулись в дом, она снова молча взглянула на него. — А теперь давай, выкладывай.
— Я пересчитал банки. Измерил то, что… — Она смотрела на него своим жестким, почти мрачным и безличным взглядом. — У нас осталось еды еще дней на шесть.
— Да. Ну и что?
— Погода пока была довольно мягкой. Словно время остановилось, а вместе с ним и мы, как две щепки в пруду. А потому я и не думал волноваться, стеречься. А теперь я иду в деревню. Это всего лишь двенадцать миль. Завтра к полудню я, наверно, вернусь. — Она не отрываясь смотрела на него. — Письмо. От Мака. Оно там.
— Тебе что, приснилось, что оно там, или ты увидел его в кофейной гуще, когда считал наши припасы?
— Оно там.
— Ну хорошо. Но пойти за ним можно и завтра. Не идти же за двенадцать миль на ночь глядя. — Они поели и легли в постель. На сей раз она легла сразу же, вместе с ним, ее локоть, такой же твердый и тяжелый, как и ее рука, которая хватала его волосы и в дикарском нетерпении трясла его голову, ткнулся в него, словно она осталась одна, словно ему удалось убедить ее. — Господи, в жизни не встречала человека, который бы с таким упорством пытался быть мужем. Послушай меня, дурачок. Если бы мне был нужен преуспевающий муж, еда и постель, то какого черта я бы торчала здесь, я бы уже давно вернулась туда, где у меня все это было.
— Тебе нужно где-то спать и что-то есть.
— Конечно, нам нужно спать и есть. Но зачем все время думать об этом? Это все равно что думать о том, как будешь мыться, только из-за того, что воду в ванной собираются отключить. — Она поднялась с тем же резким ожесточением, встала с кушетки, он смотрел, как она подошла к двери, открыла ее и выглянула наружу. Она еще не успела заговорить, а он уже почуял снег. — Снег идет.
— Я знаю. Я знал об этом еще сегодня днем. — Она поняла, что игра кончилась. Она закрыла дверь. На этот раз она подошла к другой кушетке и легла на нее. — Постарайся уснуть. Прогулка завтра будет нелегкой, если снега выпадет много.
— Но письмо все равно там.
— Да, — сказала она. Она зевнула, повернулась к нему спиной. — Оно, вероятно, ждет нас уже неделю или две.
Он ушел сразу же после рассвета. Снег перестал, и было довольно холодно. Он добрался до деревни за четыре часа и нашел там письмо от Маккорда. В нем был чек на двадцать пять долларов; он продал одну из кукол, и ему обещали работу для Шарлотты в большом магазине на время праздников. Когда он добрался до дому, было уже темно.
— Можешь положить это в копилку, — сказал он. — У нас есть двадцать пять долларов. И Мак нашел для тебя работу. Он приедет в субботу вечером.
— В субботу вечером?
— Я отправил ему телеграмму. И дождался ответа. Поэтому я так поздно. — Они поели, и на этот раз она тихонько улеглась вместе с ним на узенькой кушетке и даже крепко прижалась к нему, раньше он ни разу не видел ее такой, никогда.
— Мне будет жалко уезжать отсюда.
— Правда? — тихо, покойно сказал он; он лежал на спине, скрестив на груди руки, как каменная статуя с надгробия десятого века. — Но когда ты приедешь в город, ты будешь, наверно, рада, что вернулась. Снова встретишься со всеми, с Маккордом и другими, кто тебе нравился, потом Рождество и все такое. Вымоешь наконец волосы и ногти наманикюришь… — На сей раз она не шелохнулась, она, которая набрасывалась на него с холодным и пренебрежительным бешенством, тряся и колотя его даже не за слова, а всего лишь за эмоции. На сей раз она лежала абсолютно спокойно, он даже не слышал, как она дышит, ее голос был наполнен не дыханием, а только удивлением и недоумением.
—
— Что я дал Маку телеграмму с просьбой приехать и забрать тебя. У тебя будет работа, которая прокормит тебя до Рождества. А я подумал, что могу взять половину из этих двадцати пяти долларов и остаться здесь. Может быть, Маку удастся найти что-нибудь и для меня, на самый крайний случай, может, хоть что-нибудь в Управлении общественных работ. Тогда я тоже вернусь в город, и мы, может быть…
— Нет! — воскликнула она. — Нет! Нет! Господи боже мой, нет! Держи меня. Держи меня крепче, Гарри. Ведь все ради этого, все, что было сделано, — все ради этого, ради этого мы и платим такую дорогую цену: чтобы быть вместе, спать вместе каждую ночь; не просто есть и опорожняться и спать в тепле, чтобы утром встать и поесть и опорожниться, чтобы опять поспать в тепле! Держи меня! Держи меня крепче! Крепче! — И он держал ее, держал, сжав руки, лежа лицом по-прежнему вверх, губы приоткрыты над сжатыми зубами.