Собрание сочинений в двух томах; Том второй: Проза

Я быстро сжевал, что принесли, и бросился в коттедж. Свет в комнате был мягкий, зыбкий, почти такой, как между деревьями, когда возникла Весна. Я начал ее писать на вертикальном, обтянутом холстом картоне. Это было словно прощанье со внезапно нахлынувшей любовью. А что еще с ней делать, как не прощаться? Я жалел себя. Впервые со мной такое, а должен отпустить женщину. Все на картоне было нечетко, как при настоящем прощанье, когда слезы застилают глаза.
Знал: когда допишу картину, кончится год, а в будущем все будет иначе. Начну писать легко и спокойно все, что захочу или увижу. А сейчас надо распроститься с грустной зимней Весной. И я работал, пока хватало света, а просыпаясь, не находил себе места, пока не рассветет. Грусть валила, словно снег, и, словно первый снег, была тепловатой, куда теплее синего с серебряными пуговицами пальто. Возникни Весна у калитки в другой одежке, я вряд ли бы взял кисти. Что я знал о ней, кроме ее зябкости и зыбкости, кроме ухваченного зреньем, яростью зренья и слепотой влюбленности и кроме того, что почуял, какая она замороженная? Или замороченная? Нет, скорей застывшая. Словно ссутулиться успела, а расцвести — нет… Словно примирилась, что будет до самой смерти такая сутоловатая, робкая… но все-таки еще на что-то надеется.
Вот что я о ней знал, пока писал картину, от которой веяло безнадегой. Вроде бы с самого начала согласился, что эта женщина — не для меня, но все никак не мог с ней расстаться.

7

В понедельник понял: больше к холсту не притронусь. Я оказался молодцом. Чего-чего, схватчивости мне не занимать!.. Трудно было ответить сразу, хорошая это вещь или очень хорошая. Надо было отдышаться, поостыть, чтобы, глядя на картину, загораться от красок, а не от памяти. Но дело было сделано. Я убрал картон, сложил этюдник и вспомнил, что надо позвонить Томке. Старого года осталось девять часов. А это ее год. Все-таки баба она хорошая, хотя и не для меня, психа…
Почта оказалась закрытой, даже талонов не продавали. Возвращаясь в пансионат, я издалека увидел странное существо. Это, разумеется, был человек, но мысленно я успел окрестить его пешей птицей. Длинная серая птица двигалась удивительно быстро. Что-то в ней было призрачно, пока приближалась. Но, когда поднялась на платформу, я понял, что это — Весна в другом, зимнем сером, пальто. Опрометью, забыв, что мысленно с ней простился, кинулся к платформе. Поскользнувшись, чуть не ткнулся носом в снег и вспугнул женщину.

— В город? — спросила и смутилась. Мы ведь прежде не разговаривали.

— Угу, — соврал. Господи, да я бы с ней поехал хоть в Катманду…