Собрание сочинений в пяти томах. 1. Парижачьи

— Оставьте это сражение, кожух. Мы с Вами тратим время на диалектику совершенно ненужную. Предоставьте обстоятельствам идти самим, не вмешиваясь в их дела со словами, так слова приводят дела в отчаяние — это общая история.

Но лицедею уже изменило даже чувство обстановки. Со словами благоразумия он обращался к человеку, который давно стал глухим от бешенства. Кожух снова смеялся.

— Я очень вам признателен за разоблачения, которые вы мне принесли. Но мне думается, что вы придаете освещение всему недостаточно такое какое нужно было бы придать. Однако от Вас лицедей я не ожидал такого выпада я думал встретить друга, а встретил врага. Скажите просто, так эта игра меня начинает сердить, хотя бы потому, что она ускользает от меня в чем дело и чем все это вызвано.

Тогда лицедей встал и подойдя к кожуху, положил ему на плечо обе руки.

— Я всетаки думаю, что за всем, о чем мы говорили с Вами открывается правда и эту правду мы с Вами будем одинаково беречь. Подождем немного, через несколько минут все станет ясней пока, наконец, окончательно не распогодится.

Лицедей лежал в кресле, в которое должен был бросить его с выражением досады проигравшегося игрока. Кожух, глупый и неповоротливый, еще раз показал, что он умеет обращаться с мужчинами.

Но кожух не мог использовать своей победы. Как только молчание наступило, опять ему вернулись мысли о лебяди, об умнице, о щеголе, которого он хотел было видеть, о лицедее, которого он увидел не таким как, а увидев не знал увидел или нет — и заволокли предыдущий миг.

Лицедей же еще скорее забыл проигранную ставку и готов был продолжать. Но мысль о купчихе и его жене и о разстриге так же подошла к нему, как и свои мысли к кожуху. Через минуту он поднялся достал папиросу и подошел к кожуху. Тот сперва не заметил его движения, потом выпрямился и поднял голову. И достаточно было ему взглянуть на лицедея, как он понял, что все было было и будет и или нет но, что им приходится брататься, так как перед ним стоял товарищ по несчастью. В дверь постучали. Вошел разстрига.

12.13

Купчиха боится опоздать на собрание друзей. Она только что вернулась в свою конюшню после затянувшейся прогулки, чтобы переодеться и поехать обратно. Она стоит посередине двора величественная в амазонке, придерживая юбку все как полагается по трафарету.

Со спины умница сразу узнала ее, входя во двор. Она так опасалась не застать жену щеголя или ждать ее, что было слишком томительно.

Купчиха была личностью небезызвестной и достопочтенной. Всевозможные несмотря уступали всяким но, разумеется при описании этой восьмой нашей героини. Но какие бы описания не делались и как она была, одним словом купчиха да и только. Могли бы описать ряд деталей и дефектов и замечательных разнообразий прошенных и непрошенных от полнокудрых до полнолунных и всетаки за всем открылась бы купчиха и только. Ее ладонь, мякоть ее ладони сжимала хлыст, этот хлыст знала умница тоже верила в хлыст и без хлыста.

Даже когда непрекословишь непрекословь. При всем желании не желала она и не думала, а поступала и выступала. Выпячивалась. Говорила грубо и жестоко и напролом. Ее желания так вот. Без удержу. Возьмет и возьмет и пойдет и тараторит и пляшет и притоптывает сверху донизу.

Ничто ей не было препятствием потому что мудрые желания ее не подымались выше достижимого и достижимое было всегда желанным. Умницей она распоряжалась как хотела хотя та не хотела но боялась но береглась. Носила и рассыпала поступь удушье грубость отъявленность. Верхом скакала целыми днями по дорогам и полям и пропадала целыми днями из дому. Щеголя держала в мужьях, выдавала ему содержание и ни разу не подумала заметить, что было в этом человеке такого, за что его можно было оценить и за что его можно было любить.

Он знал о ее пороках, она о его и они презирали друг друга. Но зависимое положение щеголя делало его весельчаком и всегда в выигрыше, тогда как она тяготилась но соглашалась выносила и терпела. Но то, что она купила его за щегольство, а не за манеры и титул было блестяще для ее баловства. В городе у нее было несколько домов, которые она меняла по сезонам. На юге и на севере в четырех концах света у нее были виллы и дачи, в которых она жила редко, так как глубоко презирала светский обиход и распорядок и самодурствовала и гордилась своим купечеством.

Но она не любила и людей вообще и недолюбливала гостей, всегда немногочисленных. А лошади были ее единственной страстью и не потому чтобы она хотела это делать из благородства. Она была просто без ума от лошадей, но не любила скачек. Охота верхом была ее любимым занятием. И так она проводила дни, одна в толпе конюхов и ловчих, пыльная сильная строгая ни для кого не доступная и замкнутая.