Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 1

В этом эссе Толстой определяет задачу художника в искусстве, как он ее понимает: «бороться с автоматизмом восприятия жизни, дать свое, непредвзятое отношение к предмету, показать его таким, каким мы его наблюдали множество раз и все же не видели, дать нам ощущение самоценности окружающего». Он берет на себя смелость и ответственность сравнить Хлебникова с Пушкиным, считая Хлебникова новатором, который идет дальше: «Нынче строфы Хлебникова могут показаться целиком взятыми у Пушкина, но вывернутыми на какой-то незаметный угол; …они ярко сверкали блеском чего-то нового и неведомого, и, таким образом, через Хлебникова мы снова приходим к пониманию классических красот, отбрасывая шлак хрестоматий, ново, остро и сегодняшне, а он, не останавливаясь, идет дальше: он деформирует классический шаблон, ломает на полстроке пушкинский ритм…»

Обнаруживая удивительное знание материала, эрудицию, а главное, твердую позицию, С. Н. Толстой делает любую последующую работу совершенствованием предыдущей. В его творчестве нет полной переориентации, но всегда — более углубленное осмысление того, что не удалось уяснить сразу. Эссе «Велимир Хлебников» можно назвать гимном поэту, его человеческой личности.

Изучением его творчества С. Н. Толстой будет заниматься всю жизнь и в итоге напишет книгу о нем, в основу которой ляжет это раннее эссе. Отношение к поэту до конца сохранится у него таким же бережным, уважительным — отношением к гению.

Тема высокого служения искусству звучит и здесь, и в поэме «Соловей на Театральной площади», и в поэме «Оранг», написанной в середине 30-х годов. В ней Толстой открыто призывает не служить своим талантом системе, не размениваться, не становиться политизированным поэтом, «бездушным и пустым», «с готовыми рифмами в кармане», такими, которым учат в Литературном институте, чтобы они смогли лишь «не мешать ямб с хореем». Он иронизирует в поэме по поводу сниженных требований при приеме в такое специфическое учебное заведение:

…Дом Герцена нежен был, как меценат,
Он вас принимал охотно, на веру,
Хотя полгроша вам была цена… —

призывая не становиться «молоховцом поэтических кухонь», чтобы не мчаться потом, «натянув сапоги, в редакцию, в клуб, на творческий вечер… на всемосковское вече обсемененных Пегасом кляч».

С. Н. Толстой обращается в поэме к своему другу, который учится здесь вместе с ним. Он не хочет его обидеть своими беспощадными, но справедливыми словами, ведь «один и тот же недуг <их> вяжет двоих, оторвав от дел понятьем коротким: друг», и они

…рады счастливой строке,
Где ветер подлинных дней,
Как пух тополевый, нас налегке
Приподнимает за ней…

Но все же не нужно никогда искать «подмогу» «в звуках песен чужих», и только самому надо стараться найти свое место в поэзии, трудиться, «лизать» «раскаленный металл» и «корчиться, как от ожога», но не поддаваться конъюнктуре.

В поэме «Оранг» Толстой четко сформулировал, почему он ушел из этого учебного заведения, не скрывая, что ему льстило, что О. Брик хвалил его стихи, что «Асеев и Пастернак светили им» там. Но он выбрал свой путь — камерный, путь творческой неизвестности.

Строки поэмы говорят о том, что в эти годы С. Н. Толстой был влюблен в Лилю Брик, поскольку именно ее инициалы стояли на обложке бриковского издания «Облака в штанах» Маяковского:

…Я знаю, ты незнакомкою Блока
Была. Маяковский тебя отбил,
Твои он, на серой обложке «Облака»,
Твои инициалы чертил…

Последующие строки поэмы тоже указывают на эпизод биографии Л. Брик:

…В лучах орденов и славы,
Прикинув их на весах,
Ты стала простой и дешевой, как навык
Чисто и бойко писать…[132]

С Лилей Брик Сергей Николаевич мог познакомиться, когда учился в Литературном институте, но никаких сведений об этом в семье нет. Из его высказываний о ней в последние десятилетия жизни известно, что он относился к ее личности отрицательно, чего нельзя сказать, судя по поэме:

 …И всех, кто тебя опорочить пробует,
К ответу призвать пора.
Чтоб голову сбить с позвонков этим сплетням,
Дотла разметав клевету,
Продав на толкучке галстук последний,
К тебе я дорогу найду.

Благодаря этой второй — любовной — теме поэмы, можно прочитать чарующие, но такие, к сожалению, редкие (по причине утраченности материала) строки Толстого о любви: