Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

От неминуемого ареста в таком явном вызове фашистам его спасает репутация бесстрашного человека, смело выступившего в антифашистской книге и отсидевшего за это в тюрьме, человека, отбывшего второе наказание за не менее откровенно-правдивые репортажи с Восточного фронта, не импонирующие ни немцам, ни Муссолини (частично они даны в «Капут»); его спасает и его настоящее: смелость, неподкупность, ум, обаяние, аристократизм и дипломатичность. Все эти компоненты складывались для него в охранительную грамоту на этих раутах, куда, несмотря ни на что, его приглашали с удовольствием как острого, интересного, оригинального собеседника, а он заставлял себя принимать их, проводя над собой и моральную и физическую экзекуцию, но только для того, чтобы, участвуя в этих опасных интеллектуальных состязаниях, получить шанс потом поминутно изложить в своей книге иезуитскую идеологию своих врагов, услышав их циничные рассуждения, что «погромы — это нецивилизованный метод, а гетто — цивилизованный», что немцы — «народ культурный и сентиментальный». Но эта «сентиментальность» не мешает им обивать кресла и переплетать книги, используя человеческую кожу; отлавливать, как на охоте, красивых еврейских девушек в Бессарабии и везти их в публичный дом, пропуская в день через каждую по пятьдесят солдат, а через две недели расстреливать «использованных» и привозить новых; не мешает организовать в Бельцах «сверхсекретный дом для педерастов, куда поставлять молодых русских солдат»; не мешает обучать новобранцев СС вырывать глаза у кошек, тренируясь таким образом, чтобы потом именно так убивать евреев, и т. д. и т. д.

С жутким реализмом воссоздавая атмосферу ужаса безвинного убийства, описывает Малапарте ночь еврейского погрома в Яссах, которое «сентиментальными» немцами возведено в норму. Он рассказывает о нечеловеческих условиях существования евреев в варшавском гетто, где он побывал сам, чтобы увидеть все собственными глазами и поведать, с каким мужеством и достоинством уходят оттуда люди на казнь, отдав свою, уже ненужную им одежду остающимся и идя по тридцатиградусному морозу абсолютно раздетыми.

Ему, как журналисту, писателю, гражданину, было необходимо всё видеть самому, чтобы потом говорить об этом в присутствии лицемерных нацистов, которые, всесильные и всемогущие тогда, не могут, не смеют поднять на него руку палача, привыкшего к жертвам; они соблюдают с ним джентльменские правила высшего света, к которому себя причисляют, и Малапарте остается на свободе. Переносит он эти поединки тяжело — и психологически и даже физически, но внешне он всегда спокоен и неуязвим: выдержан, корректен, в меру согласителен, если это не противоречит его принципам; он никогда не теряет своего лица, даже когда ситуация (как в рассказе о цыплятах) становится угрожающей. Его мягкий юмор, его смех, его мгновенная и всегда необычная реакция на высказывания оппонентов позволяют ему балансировать на острие и не оказаться в застенках Гестапо.

Его жизнь и его «Капут» — это подвиг уникального человека, сыгравшего определенную и немалую роль в мировой истории, снискавшему уважение очень многих людей в Европе — от простого крестьянина до представителей монархической элиты. Его опасная «игра в крокет» восхищала даже его врагов, которые вынуждены были считаться с ним даже в условиях режима оккупации, когда человеческая жизнь каждый день висела на волоске и ничего не стоила. Его манера поведения в стане врага давала ему возможность всегда сохранять присутствие духа, выходя из любых сложных ситуаций, фактически вести себя, как опытный разведчик в логове противника — улыбаясь, остря, но слушая и запоминая, чтобы потом рассказать в своей книге.

О подобном своем состоянии писал и С. Н. Толстой: «Я стану смиренным: с улыбкою ясной сумею войти я в жилье палача, Я знаю, как стать мне наивным и страстным, когда соглашаться, когда промолчать» («Поэма без названия»), живя в сталинском, таком же тоталитарном, как и фашистский, режиме, скрывающий свои мысли, свои чувства, свое творчество много десятков лет, постоянно существуя с маской на лице. Он рисковал, когда писал свои произведения не меньше, чем Малапарте свои, и прятал их от режима, как и его итальянский соратник по перу, с той только разницей, что фашистский режим был с помощью русской армии свергнут, и Малапарте в Италии смог опубликовать свою книгу, переведенную на много языков, а С. Н. Толстой, прожив еще тридцать лет после войны, не смог опубликовать ни своих произведений, ни переводов, в том числе и этот (впервые на русском языке «Капут» появился в 90-х годах., в петербургском журнале, в частичном переводе Шапошниковой. Отрывки из книги неоднократно читались на радио «Свобода», возможно в том же переводе).