Собрание сочинений в пяти томах. Т.1

— А што ж ты думаешь? Не век ей возле тебя сидеть. Будет жить с мужем, свои дети появятся. Конечно, тебя она не оставит, я думаю, ну только жизнь тогда будет тебе совсем другая. Кто ж еще тебя станет так любить, как она? Дай Бог еще, чтобы хоть человек хороший попался.

И Аксюша многозначительно умолкает, поджав тонкие губы с глубоко прорезанными морщинами от их углов книзу. Видно, что эти мысли все чаще всплывают откуда-то со дна, тяжело и беспокойно ворочаясь в ее голове. И сразу вся комната: веселые шустрые солнечные зайчики на мебели, зеркало, диван — все перекашивается в каком-то неустойчивом равновесии, ноги и руки тяжелеют. Я балансирую на краю какого-то нового и бездонного обрыва. Еще одно неосторожное движение…

«Выйдет замуж»… Мы не хотим этого — ни я, ни Аксюша, и Вера тоже не хочет, я не сомневаюсь. Но это ведь как-то и не совсем добровольно, оказывается, происходит, независимо от желания ее и моего; подступит со всех сторон какая-то непонятная жестокая необходимость: человек — попадется… дети — появятся. Чужой мужчина, совсем чужой, зачем? Никогда больше не быть вдвоем с ней, как теперь, — всегда он; да это — чуть ли не хуже смерти: вдруг станем какими-то получужими друг для друга; она — с чужим человеком, с неизвестным… а я — чужой и не нужный им обоим: где-то около, рядом, а, в сущности, далеко… Свадьба? Помню, в Мокшине, как они все плакали — и невеста, и родители, а все равно шла, шла это самое «взамуж»… Об этом даже думать немыслимо!

Ведь и сама Аксюша мрачнеет, когда эти мысли приходят снова и снова к ней в голову; видно, она не только меня пугает, а и сама боится…

— Что за чепуху ты городишь? Зачем ей выходить? — Нарочитая грубость и развязный тон мне плохо удаются. Еще хуже получается негромкий деревянный смех, которым я смеюсь, хотя мне вовсе не смешно.

Аксюша отмалчивается, а изредка, почувствовав всю натянутость и напряжение моего голоса, добавляет:

— Я ж и не говорю, что сейчас… Теперь вот… Так скоро это не делается…

Не делается??! Почва под ногами все еще колеблется, но уже не ускользает так стремительно, как за минуту перед этим.

— …Однако ж, может, и скорей, чем думаешь…

— Когда же?

— …Может, через годик, может, через полгодика. Откуда ж я знаю… О Господи! И что она, в самом деле, там застряла, в Москве в этой? Пора бы уж ей…

И так мы с ней оба томимся этой страшной неизвестностью, за каким-то очередным поворотом скрывающей от нас что-то такое, что разобьет и это наше маленькое, бережно охраняемое гнездышко и выльется в нечто непредставимо ужасное.

Возникает ревность… Неосознанная обида накапливается из остро подмеченного и всегда мнимого недостатка внимания ко мне со стороны сестры.