Собрание сочинений в семи томах. Том 5. На Востоке

Направо высокая гора вся в зелени; под горой, по которой и по высокому отрогу рассыпался красивый город со множеством церквей разнообразной архитектуры, с каменными домами; город, видимо, и старинный, и не бедный. Город этот — Вязники. Влево от него в ложбине рассыпались пески в неоглядную даль; пески эти, разметав по сторонам, прорезала печальная, хотя и историческая, река Клязьма. Мало на ней, в ней и за ней жизни: редко-редко попадется на глаза какое-нибудь утлое речное суденко: лодка, барка, плот; печально глядит песчаное поле; печальна зелень, вся почти в низком душистом божьем дереве и в ивняке, от которого так мало сущей пользы, помимо употребления на связку изгородей, на плетушки и корзинки. С городской горы виды богатые, хотя уже и достаточно прискучившие русскому человеку: внизу, у подножия, стелется город, похожий на все старинные русские города и столько же — на всякий другой восточный город; тонкие высокие колокольни, что минареты, высокие дома и рядом низенькие лачужки; их много, они составляют огромное большинство. Вон и река, с трудом одолевающая глубокие пески и прорезавшаяся по местам замечательно узенькой лентой; а там, за ней, и пошел писать сухой ивняк с тщедушным божьим деревом, обдающим на ранней и поздней зорях своим камфорным запахом. Ржавое болото; дальше — словно случайно брошенный кусок стекла — блестит одинокая лужа, озерко; бережно сторонясь, вьется и изгибается узкое полотно дороги, знакомой и приятной теперь для меня в дальних воспоминаниях. Пять лет тому назад шел я по ней пешком, с трудом осиливая ношу непривычного и нового для меня труда. Шел я по ней одинокий, с котомкой за плечами, замаскированный именем семинариста, отыскивающего место учителя, шел я за сорок верст в село Холуй и ходил потом во Метеру и Палех, чтобы видеть на месте иконное производство и познакомиться с бытом иконописцев (в просторечии богомазов). Бродил я потом по офеням-разносчикам, которые вышли все из соседних с этими сел и деревень... Но теперь уже я десь временный только гость, проезжий в более далекие и бесприветные страны. Пять лет прошло с тех пор, но Вязники все те же: тот же бой часов соборной колокольни, отсчитывавших четырнадцать, и затем через час — пятнадцать и еще через час — шестнадцать; часы эти так называемого евангельского или библейского звона, отбивающие летом большее число часов дня, меньшее число часов ночи (зимой — наоборот). Те же в Вязниках зеленые кустарные сады по горным скатам, сады, снабжающие Москву и значительную половину России мелкими, но сладкими вишнями; то же щелканье в дощечки, укрепленные на кустах и на веревках, протянутых к одному центру, к вышке, укрепленной на высоких шестах; и те же стаи воришек-воробьев, напуганных этим сторожевым щелканьем и густыми тучами летящих на время за Клязьму и на Нижегородское шоссе.

На Нижегородском шоссе — те же общие виды: вдали село с белой церковью, обрамленной черной рамкой строений, правее — опять село; левее — третье, четвертое... точно так же и за Вязниками, как и перед Вязниками. До Вязников с ровного места (и не с горы даже) один раз я насчитал двенадцать сел и не нахожу в том ничего странного и удивительного. Москва, принявши и перенеся православие из Киева, начала деятельную пропаганду на первых же порах своего существования и направляла ее преимущественно в северные страны, предоставив юг влиянию Киева. Владимирское княжество, как ближайшее, первое приняло и возрастило плоды этого усилия, сосредоточенно-настойчивого и замечательно деятельного. Во Владимирской губернии больше теперь сел, чем во всякой другой, даже Московской и Ярославской; число духовенства вдвое превышает количество того же сословия в других губерниях. Владимирского крестьянина вы отличите и в Петербурге и в Москве по той ревности, с какой он совершает молитвенные поклоны — перед всякой церковью, перед всякой иконой. Студенты Московского университета из владимирских приносят с собой в студентску-то семью сотни гимнов, церковных тропарей, ирмосов, кондаков и проч.

Предоставляя себе право еще раз вернуться к этому знаменательному явлению в другое время, спешу оставить печальные места Нижегородского шоссе, которое особенно становится скучным по мере того, как приближается к Нижнему. На дороге должен бы попадаться проезжему еще один город — Гороховец, но шоссе обошло его и — обездолило.

— Торгуют вишнями, а что другого-прочего — нетути в нем! — говорит вам ямщик про этот город, и говорит справедливо.

Некоторое время продолжают еще преследовать вас стеклянные ящики в станционных комнатах, — ящики, наполненные складными и перочинными ножами, кинжалами, замками, несессерами и прочими безделками дорогой цены и аляповатой работы: доказательство, что недалеки от шоссейной дороги и места родины этих стальных, медных и железных безделок — Павлово и Ворсма — богатые села-города на Оке.