Собрание сочинений в шести томах. т.6

Я пробовал возражать, предлагал снять надуманную трагедию – немедленно обвенчаться, поджениться, съехаться, вместе свалить – бесполезное дело… натыкался на стенку, и не в моих было силах пробить ее лбом… массу вещей давно мы обговорили, а пустая болтовня начинала раздражать… все чаще и чаще появлялось в душе, да и в уме тоже, тягостное ощущение скуки, доводившее до грусти, стыда и проклятой, непонятно за что, вины… не от «скученности» ли «скука»? – подумал я однажды… если так, то нам пореже надо бывать вместе… в одиночестве (его эталон, «один Я», хранящийся в Небесной палате мер и весов) душа моя всегда испытывала драгоценное состояние освобожденности… внешне отношения наши выглядели превосходно… женственность и красота прелестной личности Г.П. по-прежнему приводили меня в восхищение… и ни малейшего повода не давал я ей заподозрить себя в смятении чувств… но все такое не может укрыться от прославленной женской интуиции… самая усовершенствованная модель детектора лжи – детская для чуткой женщины игрушка, она ее разберет, покопается в датчиках и выбросит на помойку.

Однажды Г.П. весело и спокойно сказала:

«Утром, Володенька, мне показалось, что нам пора расстаться, потому что вам пора за дело приниматься, а мой удел катиться дальше, вниз – не так ли говорил поэт?.. я немедленно, как это водится у женщин, вообразила, что все – мы расстались, подкосились ноги, за сердце схватилась… Господи, шепчу, помилуй, гони прочь призрак вечной разлуки, рвущий душу на части, как тогда, когда читала о расставанье навек бедного доктора Живаго с несчастной Ларой… я не слабейшая из натур, но меня охватил такой неописуемый ужас, так сердце закололо, что пришлось искать валидол… как вы думаете, кто его нашел?.. конечно, Опс, мумулин мой единственный!.. представьте себе, он яростно залаял на ящик буфета… нет, это не собака – он настоящий Вольф Мессинг… Опс заткнул бы за ошейник все наше тележулье с ведрами воды и «устаноувками на добро»… я моментально бросилась к вам… не пугайтесь, прошу вас… мысль обо всем сверхужасном – отличное противоядие на случай жутковатой неизбежности, увы, всегда возможной… не вздумайте подозревать меня в своевременной подготовке к трагедии жизни… в данный момент я просто счастлива, а вы?»

О, это была одна из самых нежнейших наших встреч, к сожалению, ненадолго превращающих два существа в одно… не могу не сравнить такую встречу с подсоленной в голодуху горбушкой сладостной черняшки… как это ни странно, благодаря Г.П. в отношениях наших появилась легкомысленно свободная беззаботность, сообщавшая им тепло веселой дружественности и слегка размывавшая тоскливую тень враждебных вихрей, черт бы их побрал, поднависших над нашей близостью.

После всех моих удачных сделок Г.П. имела на руках приличную сумму; половину она удачно вложила в бизнес старой приятельницы, стала премило стричь купоны и меньше поругивать новые власти; при этих, говорит, выскочках и перестроившихся номенклатурщиках – у многих деятельных людей появилась возможность хотя бы бороться за нормальный уровень жизни.

31

Котя конечно же догадывался о моей связи с матушкой, но помалкивал и вовсе не косорылил; потом мне обрыдли все эти недомолвки и однажды я признался, но внятных слов хватило лишь на просьбу об извинении; все происшедшее исключало какие-либо объяснения; слова «любовь», «страсть» не выговаривались; поверь, говорю, это было сильнее и ее, и меня; Котя был предупредителен – буквально ни одного вопроса, ни нотки ревности, ни злобной раздражительности.

«Мать, – коротко сказал он, – всегда была несчастна и стоически чиста – чересчур чиста… теперь цветет моя отрада в высоком терему, помолодела лет на десять, я рад за нее и за тебя… только не мучайся так, словно произошло нечто непоправимое, у вас все – о'кей, не то что у меня».

Булыга, помню, свалилась тогда с души… каким-то иным сделалось отношение к Коте – это было не чувство, скажем, дальней родственности, а острейшая жалость и желание помочь… ведь обрести одиночество всегда гораздо легче, чем из него выбраться… самому сделать это Коте мешала замкнутость нрава и привычка к нелюдимости, должно быть, казавшаяся спасительной… я жалел, что не допер до этого раньше… впрочем, судьбе всегда видней, что считать, а что не считать своевременным… к тому же воспитывались мы так ужасно, что всегда бежали прочь от серьезных разговоров о самых интимных, самых непонятных проблемах тела и души, – как первобытные люди, просто похабничали… все (кроме Коти) неизбежно прибегали к порнушным анекдотикам, скабрезным рассказикам и смешным японским сексмультяшкам.