Собрание сочинений. Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 1

Его лицо, которое он в последнее время почти полностью закрыл бинтами, частично открылось, и оно выглядело ужасно изуродованным. Его глаза были почти полностью скрыты гротескно распухшими клочьями бледной плоти с голубыми прожилками. Нос Харкера, который я никогда не видел без повязки, казалось, невероятно увеличился. Здесь перемена произошла не из-за опухоли — сама структура, казалось, изменилась, переносица странным образом расширилась, а сам нос, всё еще прикрытый сверху, нелепо вытянулся. Его тонкие волосы в основном исчезли; я увидел, что некоторые из них усыпали подушку.

Хотя я почувствовал отвращение, моё любопытство усилилось, и я обнаружил, что нерешительно протягиваю руку, чтобы снять ещё одну повязку. Я замер в сомнениях, и вдруг меня поразил приглушённый голос:

— Похоже, меня раскрыли. Но я думаю, что для одной ночи вы узнали достаточно.

С этими словами Харкер попытался привести в порядок свою бесполезную маскировку и сел на кровати.

— Мне очень жаль, что я нарушил ваш сон, мой юный друг. Ложитесь спать. Я сомневаюсь, что сон вернётся к вам, но постарайтесь немного отдохнуть. Завтра мы поговорим, и поговорим откровенно. Я бы уже давно посвятил вас в свои тайны, если бы не боялся, что вас может затянуть в паутину, которая крепко держит меня.

С этими словами он перевернул своё тучное тело на бок, встряхнув при этом раму кровати.

Больше говорить было не о чем, поэтому я развернулся и ушёл в свою комнату. Я смирился с бессонницей перед рассветом и стал смотреть в окно на холодный белый шар луны. Мне казалось, что она взирает на тайны, которые знает, но, подобно запуганному доктору Спрэгу, не хочет или, возможно, не осмеливается их раскрывать.

И всё же, несмотря на потрясение, я заснул почти сразу. Как будто луна превратилась в маятник в руках гипнотизера, и я провалился в сон, не заметив этого. Бледное голубоватое сияние лунного диска, казалось, сузилось и стало ярче. Сияние словно периодически включалось и выключалось, хотя и с очень большими интервалами, а я всё наблюдал и наблюдал за ним, и мне казалось, что это продолжается много часов. Контраст с окружающей темнотой был так велик, что странный свет не освещал ничего, кроме самого себя. Я, однако, понимал, что невидимый пейзаж — это не то, что я увижу при свете дня. Как и в случае с ложной памятью, я чувствовал, что знаю расположение скрытой земли и что это, должно быть, обширное, мрачное, горное плато. С такой же молчаливой уверенностью я чувствовал, что свет, за которым я наблюдаю, указывает кому-то или чему-то путь домой.

С этим… проблеском я проснулся и увидел, что солнечный свет падает на моё лицо. Обычно при появлении света я просыпался гораздо раньше, но сегодня обнаружил, что с непривычным трудом стряхиваю с себя объятия Морфея. Я встал, принял душ и оделся с чувством давящей тоски. В то же время я с нетерпением ждал, что скажет доктор Харкер. С некоторой рассеянностью я приступил к выполнению утренних заданий. Мои исследования всё больше походили на фарс. Какое значение могут иметь тонкости толкования туманных старых текстов перед лицом явно надвигающегося краха моего работодателя? Разве нет более важных вещей, которые я мог бы сделать, чтобы оставшиеся недели или дни для него стали более приятными? Я решил спрашивать у него об этом всякий раз, когда доктор Харкер позовёт меня. День клонился к вечеру, и я заподозрил, что на старом священнике сказалось недосыпание и мне придётся ждать обещанного разговора до следующего дня.

К моему удивлению, в библиотеке зазвонил зуммер, призывая меня к его постели в 9:45 вечера. Я поспешно поднялся и быстро подошёл к его двери, постучав, прежде чем решился войти. Какой-то стон изнутри я принял за приглашение и повернул ручку, открывая дверь в почти полную темноту. После того, что я видел прошлой ночью, я не удивился отсутствию освещения.

Усталый, но удивительно ровный голос начал рассказывать самую странную и удивительную историю. Возможно, дезориентация, которую я почувствовал, была в какой-то мере вызвана совершенно непривычным тоном и тембром, которыми заговорил Харкер. Я не мог себе представить, какие опухоли могли так быстро разрастись в его горле, чтобы так подействовать на его прежде ясный и довольно успокаивающий голос. Я постараюсь как можно точнее изложить то, что поведал мне обречённый человек, поскольку больше нет смысла держать это при себе. Это необходимо и правильно. Я уверен в этом, хотя вряд ли стану винить вас, если вы хотите упрекнуть меня в преувеличении.

8