Собрание стихотворений

   я изучила твою усадьбу всю назубок,

   И выходить незачем:

   она от мира отрезана полосами дорог,

   Там машины, идущие на Север и на Юг, отравляют воздух,

   В ленты раздавливают одурманенных змей...

   А здесь - сухие и поздние

   Травы с моими башмаками делятся печалью своей.

   День забыл, что когда-то он был днём.

   Леса болят и скрипят.

   Наклоняюсь над безводным прудом,

   Где рыбки извиваются, когда подмерзает грязь.

   Я их подбираю - каждая блестит, словно красный глаз.

   И озеро - кладбище старых коряг и картин былых -

   Распахивается и смыкается,

   в число запрятанных отражений

   принимая их.

ГРИБЫ

   Ночью спокойной

   Белою тайной

   Тихою тенью

   Чуть раздвигая

   Почву сырую

   Лезем на воздух

   Нас не увидят

   Не обнаружат

   Не остановят

   Мягким упорством

   Сдвинем с дороги

   Листья гнилые

   Старую хвою

   Даже булыжник

   Сдвинем с дороги

   Мягче подушек

   Наши тараны

   Слепы и глухи

   В полном безмолвье

   Высунем плечи

   И распрямимся

   Вечно в тени мы

   И ничего мы

   Вовсе не просим

   Пьём только воду

   И никого мы

   Не потревожим

   Мало нам надо

   Нас только много

   30 Нас только много

   Скромны и кротки

   Даже съедобны

   Лезем и лезем

   И на поверхность

   Сами себя мы

   Тянем и тянем

   Только однажды

   В некое утро

   Мы унаследуем землю*

   13 ноября 1959

НА ПАЛУБЕ

   На палубе. Среди Атлантики. Среди ночи.

   Словно в вуали завёрнутые сами в себя,

   Молчаливые, как манекены в витрине,

   Несколько пассажиров внимательно, даже очень,

   За древней звёздной картой на потолке следят.

   Одинокий кораблик затерян в морской пустыне.

   Освещён как двухъярусный свадебный торт,

   Медленно вдаль уносит свои свечи. Никаких слов

   Не слыхать. И не на что тут смотреть. С утра до утра

   Никто ни к кому не обратится, даже не шелохнёт

   Плечом - ни игроки в бинго[2], ни игроки в любовь

   На этом пятачке, размером не больше ковра.

   Толкутся над гребнями волн, над впадинами и над...

   Каждый - как в стойле. В своём. Только в своём.

   И словно король в замке, каждый чувствует себя свободно.

   Мелкие брызги на пальто, на перчатки летят,

   Ночью брызги ничуть не холоднее, чем днём...

   А там, куда плывут они, - может случиться всё что угодно!

   Неопрятная проповедница, верящая в воскресение во плоти,

   Живёт на полном иждивении Господа.

   Он и послал ей в прошлом августе набитый кошелёк,

   Жемчужную булавку на шляпу, да шубок не менее девяти,

   Вот и бормочет молитвы себе под нос она,

   Чтобы души западноберлинских студентов-искусствоведов спасти!

   Рядом астролог. Он родился под знаком Льва, и

   Он точно выверил по звёздам свою дату отплытья.

   Вот и айсбергов в море нет! (Сила науки небесной!)

   Он разбогатеет через год. Он разбогатеет, продавая

   Гороскопы матерям английским и валлийским,

   За штуку по два фунта и шестьдесят семь пенсов.

   А седой ювелир-датчанин тщательно, как алмазы гранят,

   В воображенье гранит отличнейшую жену, чтоб ухаживала за ним,

   Брильянтово-спокойную с головы до пят...

   Лунные шарики, привязанные к запястьям нитками, -

   Это лёгкие сны о будущем над каждым из них.

   А приближаясь к земле, они отпустят все нитки, - и шарики улетят.

   июль 1960

ДВОЕ В СТРАНЕ ОБЛАКОВ

   (Рок-Лейк, Канада)

   В этом краю нечего противопоставить

   Скольженью господствующих над человеком облаков,

   Грозной самодержавности скал и лесов.

   Никакие жесты, ни твои, ни мои не в силах заставить

   Их принести воды, или разжечь костёр,

   Это тебе не тролли, чтоб слушаться заклинаний!

   Ну ладно, утомили нас городские сады и прочий вздор,

   Захотелось туда, где к тебе безразличны

   звери, деревья и облака.

   Подальше от подстриженных кустов и гераней,

   Подальше от пронумерованных вязов (такая тоска!),

   От чайных роз, ручных, гордящихся наличием ярлыка...

   Вежливое небо над Бостоном нас не сумело принять -

   В поисках облаков ехали мы на Север три дня.

   Тут у последней границы Дерзкого Духа Снегов

   Горизонт далеко. Он не ждёт никаких слов,

   И на общение, как тётушки, не претендует праздно.

   Тут мстительно самоутверждается всякий цвет,

   Каждый вечер хвастает разлившейся киноварью, и нет

   После неё ничего: ночь сваливается разом, но -

   Очень уютно, для разнообразия, значить так мало:

   Ведь ни траву, ни людей не заметят эти чёрные скалы -

   Родоначальницы холода, твердящего, что никогда

   Ни поселенцы, ни индейцы не забирались сюда.

   Через месяц слова "тарелка" и "вилка" забудем мы оба.

   Я к тебе прижимаюсь - скажи мне, скажи, что я здесь!

   В озере бьются планеты, каждая мельче амёбы.

   Молчаливые вздохи сосен поглощают голос, сразу весь!

   Первозданные шорохи, подобные Лете,*

   Пытаются проникнуть в палатку, сюда...

   Мы проснёмся с мозгами, пустыми как вода на рассвете -

   ...вода...

СВЕЧИ

   Вот они последние романтики - свечи.

   Огни - перевёрнутые, сияющие сердечки -

   Вниз вытягивают пальцы длинные, восковые,

   Молочно-призрачные - как святые

   В ореолах собственного света.

   И становится совсем незаметным

   Множество всяческих предметов,

   Тонущих в глазу, в глубине,

   В зыбкой бездонности её теней,

   За бахромой тростников-ресниц, и -

   Какая уж там красота,

   Когда владелице их за тридцать!

   Куда уместнее был бы тут дневной

   Свет. Чтобы высказаться мог любой

   Предмет. А свечам давно уж пора

   В прошлое - вместе с полётами на воздушных шарах.

   В наши дни взгляды очень личные не должны

   Торжествовать. Когда моя рука зажигает

   Спичку - колет то ли в носу, то ли в ушах.