Гудел декабрь шестнадцатого года;Убит был Гришка; с хрустом надломиласьИмперия.А в Тенишевском залеСидел, в колете бархатном, юнец,Уже отведавший рукоплесканий,Уже налюбовавшийся собоюВ статьях газетных, в зарисовках, в шаржах,И в перламутровый лорнет гляделНа низкую эстраду.На эстрадеСтояли Вы — в той знаменитой шали,Что изваял строкою Мандельштам.Медальный профиль, глуховатый голос,Какой-то смуглый, точно терракота, –И странная тоска о том, что кто-тоВсем будет мерить белый башмачок.И юноша, по-юношески дерзкий,Решил, что здесь «единства стиля нет»,Что башмачок не в лад идет с котурном…Прошло семь лет…Тетрадку со стихамиДостали Вы из-под матраца в спальнойИ принесли на чайный стол, — и МузаЗаговорила строчкой дневника.И слушатель, уже в сюртук одетый,В профессорскую строгую кирасу,Завистливо о Вашей дружбе с Музой,О Вашем кровном сестринстве подумал:Он с Музой сам неоткровенен был.Не на котурнах, но женою Лота,Библейскою бездомною беглянкой,Глядела вдаль заплаканная Муза,И поваренной солью женских слезПропитывало плоть ее и кожу.Глядела вспять… На блеклый флаг таможни?Или на пятую, пустую, ложу?Или на двадцать восемь штыковых,Пять огнестрельных? Или?.. или?.. или?..И слушатель, опять двоясь в догадках,Пересыпал с ладони на ладоньПокалывающие самоцветы, –А Вы, обычной женскою рукой,Ему любезно торт пододвигали…И двадцать лет еще прошло. В изгнаньиИ Вы, и он. У кряжей снеговыхНебесных Гор, в песках МавераннаграНашли приют и крохи снеди братской.В ушах еще кряхтят разрывы бомб,Вдоль позвонков еще струится холод,И кажется, что никогда вовекиНам не собрать клоки самих себяИз крошева кровавого, что сделалИз жизни нашей враг…Но вот очкиРассеянной берете Вы рукою,Тетрадку достаете из бювара,Помятую, в надставках и приписках,И мерно, глуховато чуть, поетеО месяце серебряном над ВекомСеребряным, о смятой хризантеме,Оставшейся от похорон, — и ВремяПочтительно отходит в уголок,И в медном тембре царственных стиховШаль бронзовую расправляет Вечность.
22. X.1943
ОТВЕТ НА СТИХИ
Н.М.
…пусть не были мы счастливы с тобой…
Н.М.Ну да; я виноват: я в жизнь твою принесНемного радости, но очень много боли.Но верь, что у меня в глазах довольно слез,Чтоб ты, сквозь пленку их, казалась — в ореоле.