Собрание стихотворений и поэм

Взмыв высоко, Сизарь мой беззаботный На полпути не выбился из сил, Но возвратясь из славного полета, На голову девичью угодил.

Уж тут-то я смутился не шутку И тихо буркнул девушке: — Прости… Она оторопела на минутку, Ладонями фуражку обхватив.

Лишившись дара речи на мгновенье, Я вновь промямлил, Пот смахнув со лба: — Еще раз приношу я извиненье За то, что кепка так моя глупа.

Красавица взглянула, Но без страха, И засмеялась, бусами звеня: — Не так уж и глупа твоя папаха, Когда из многих выбрала меня.

Я стал краснее вишни переспелой… И вдруг под улюлюканье толпы, Фуражку нахлобучив неумело, Стал убегать от собственной судьбы.

А сердце билось, словно птица в клетке: — Пока еще не поздно, возвратись… Наверно, слишком знойным было лето, Чтоб обожгло любовью на всю жизнь.

XIII.

Базар устал… Поляна опустела. Умолкли разом песни, шум и гам. И горцы, завершив успешно дело, Разъехались, ударив по рукам.

На горку бесконечной вереницей Груженые повозки поползли. Истошный вопль полночной дикой птицы Раздался неожиданно вдали.

Похолодало… Впрочем, был согрет я Внезапной страстью, что ни говори… И вдруг узнал два женских силуэта На фоне отцветающей зари.

Не ведая усталости и страха, Без тягостной поклажи, Налегке, Они шагали в сторону Ахваха И пели на аварском языке.

Одна постарше В легкой шали белой Свой медный таз под мышкою несла. А та, на чей платок фуражка села, С гармошкою за ней вприпрыжку шла.

Спросил я у знакомой мастерицы Их имена, пылая изнутри… — Так это же ахвахские певицы. Мать звать Кусун, А дочь ее — Шахри.

Шахри, Шахри — таинственное имя, Арабских сказок тонкий аромат… На свете не найти его любимей — Так мне казалось много лет назад,

Когда, застыв, глядел я на дорогу С «горящим вздохом в пламенной груди», Когда известно было только Богу, Что сбудется со мною впереди.

XIV.

Я в сумерках нашел коня На площади базарной. Скакун в отличье от меня На верность сдал экзамен.

— Прости хозяина, гнедой, Что пропадал он долго. — Вздохнул я, потрепав рукой Животное за холку.

Поводья кое-как держа, Пешком побрел в аул я, В то время, как моя душа К Ахваху повернула.

Поэтому мой путь впотьмах Тянулся бесконечно… А возле дома глянул… Вах! В руке — одна уздечка.

Но где же конь?.. Искать его Средь ночи мало толку, Уж хорошо, что самого Не растерзали волки.

Уздечку спрятав на груди, Я рухнул, как убитый, В постель… Покуда бригадир Не постучал сердито.

За то, что конь мой заплутал В колхозных сочных травах, Блюститель мать оштрафовал За мелкую потраву.

Ах, мама, зря на скакуна Тебе не надо злиться… Не он виновен, а одна Ахвахская певица.

XV.

Так, как хлам бесполезный сжигают, Так спалил я свой нрав удалой. Эх, фуражка моя городская, Что же ты натворила со мной?..

Мне наскучило в отчем ауле, Ведь с рассвета жужжало в ушах, Как бесцельно летящая пуля, Без конца — Все Ахвах да Ахвах.

Мне найти бы какую причину, Наговорам да сплетням назло… Без предлога негоже мужчине Заявляться в чужое село.

Думал день… Думал два… И неделю. От фантазий совсем изнемог, Но в конце-то концов еле-еле Отыскал подходящий предлог.

Как же я позабыл про Омара — Однокашника и кунака. В общежитии мы с ним на пару Кой-кому понамяли бока…

Сколько раз я сулил на прощанье Ненадолго прийти погостить… Исчезали мои обещанья На глазах, Как песок из горсти.

Ну, теперь-то уж, сердце порукой, Что пылает в груди у меня, К своему закадычному другу Я отправлюсь, не медля ни дня.

XVI.

В самом деле интересно это — Есть ли человек такой в горах, Чтобы знал подробнее поэта Путь тернистый из Цада в Ахвах.

Сорок верст — Немного и немало, — Маршируя браво, как солдат, Прямиком, минуя перевалы И ущелья мрачные, как ад.

Сорок верст — Немало и немного — Напрямик в обувке городской Вдоль с ума сходящего потока По тропе над пропастью глухой.

Тут орел парит, А там удоды Сели на боярышнике в ряд… И везде крутые повороты Роковой внезапностью грозят.

… Мне уже случалось не однажды Покидать родимые края. Но в Ахвах, томим любовной жаждой, Собирался тщательнее я.

В первый раз побрился, как мужчина, И вихры кинжалом обкорнал, Получилась грустная картина — Клок травы, застрявший между скал.

Не смутясь, однако, чуб колючий Прилизал я кое-как с трудом И перевязал на всякий случай Шею свою стиранным бинтом.

Так солидней… Будто от ангины Горло воспаленное горит… Может быть, свой взор случайно кинет На меня насмешница Шахри.

Встрепенется, глядя на больного, И найдет сочувствия слова… Братовы часы с застежкой новой Я напялил поверх рукава.

А затем, старательно и рьяно Перерыв семейный гардероб, Я на дно большого чемодана Уложил все лучшее добро.

Видимо, святое чувство меры От усердья изменило мне… Не хватало только револьвера, Чтобы он болтался на ремне.

Через час, уставши до упада, Заглянул я в зеркало и сник: Всем хорош джигит, одна досада — Нос орлиный чуточку велик.

Ну, да ладно — Я махнул рукою И переступил через порог… Солнце расцветало над горою, Как гигантский розовый цветок.

Чемодан давил пудовой гирей, Только я его не замечал, И поэму Лермонтова «Мцыри», Всласть жестикулируя, читал.