— Тут, Федор как получается, — Кощей сдвинул корону на ухо и почесал череп, — нам-то особо и выбирать не из чего. А всё ж у католиков всякие раритеты священные часто большой силой обладают. Думаю, подходящую штучку мне доставили.
— Хорошо бы…
— Не робей, Статс-советник, всё у нас получится!
— Вашими устами…
— …да мозельское пить, — перебил меня Кощей, отхлёбывая из высокого фужера. — Ладно, что тебе там понадобится?
— Ну, сам костыль, само собой, а так… деньжат мешок на всякий случай и больше ничего вроде бы.
— Так ты же вчера получил? — удивился наш щедрейший царь-батюшка. — Или пропил уже?
— Так я зарплату получал, Ваше Величество, а на накладные расходы мне никто еще не отсчитывал.
— Ладно-ладно, — проворчал Кощей, порылся в ящике стола и бросил мне увесистый кошель. — Отчет потом в бухгалтерию сдашь.
— Всенепременно, Ваше Величество. А тут еще небольшой вопрос имеется.
— Ну?
— Да я про Калымдая, ротмистра вашего верного. Парень там вкалывает, старается, почитай в одиночку такую операцию провернул. Наградить бы его, а?
— А верно. Офицер он грамотный, пользы от него много, да и бандитов своих он вышколил как надо. Дадим ему медаль.
— И следующее звание.
— И охотничий домик под Лукошкино! — рявкнул Кощей. — И медали ему за глаза будет.
— Ну, Ваше Величество, ну нельзя же так! Вон Горох, говорят, участковому своему за раскрытие дела звание повысил. Так, то Горох, а то — вы.
— Да? — Кощей забарабанил пальцами по столу. — А скажи мне, Статс-секретарь, Калымдай мой как тебе показался?
— Грамотный офицер, Ваше Величество, пользы от него много.
— Мда?
— И бандитов своих знаете, как вышколил? Просто загляденье.
— Я вот тут подумал, надо бы ему очередное звание присвоить, как думаешь?
— Добры вы, Ваше Величество, что уж тут сказать.
— Чего?!
— Ну, я в том смысле, что мудры и справедливы.
— А ну это да. Вот и настрочи тогда указ о награждении, раз ты у меня секретарь.
— Сделаем, Ваше Величество.
— Только, Федор, не надо в конце подписывать «Целую, Кощей» как в прошлый раз. Напиши просто: «Наиужаснейший, Великий, Грозный», ну и от себя добавь в том же духе пару строчек.
— Понял. Разрешите идти, Ваше Величество? Только костыль давайте я уж сразу прихвачу.
Костыль прямо в футляре Михалыч запихал в свой безразмерный колдовской кошель, а вот от мешка неподъемного мне его кое-как удалось отговорить.
— Дед, ну ты сам прикинь, наступает важная финальная стадия операции. Нам мобильность нужна, а ты с этим баулом за спиной ковылять там будешь.
Поворчав немного, попричитав, что нынешняя молодежь в жизни-то ничего и не смыслит и учи, не учи её… ну и так далее, Михалыч всё же расстался с мешком, чем меня очень обрадовал. Зато тут же в кошель начал пихать всё подряд. Я еле отговорил брать с собой сковороду для оладиков, две подушки и ведро для утреннего умывания.
В полдень мы стояли у ворот дворца, поджидая персональное летательное средство.
Горыныч не опоздал. Появившись из-за леса, он плавно пошел на снижение, лениво взмахивая огромными крыльями. Приземлившись рядом с нами, он хором вздохнул, огляделся сразу тремя головами и правая голова пробурчала:
— Здорово, Михалыч.
— Федор, салют, — поздоровалась левая.
А средняя опустила челюсть на землю, закрыла глаза и шумно вздохнула, выпустив клуб едкого дыма.
— Горыныч, ты чего? Опять зуб что ли? — заволновался я.
— Не, — пробасила правая. — Ничего. Полетели уже.
Средняя опять вонюче вздохнула.
— Да чего случилось-то?!
— Ничего.
— А чё он?.. — взвилась левая, но тут же притихла и добавила шёпотом в сторону: — Дурак здоровый…
— Кто?
Правая снова огляделась и тихо пробурчала:
— Кощей.
— Поругались что ли?
— Угу, поругались, — согласилась правая.
— С ним поругаешься, ага, — промямлила левая. — Живо хвост колечками на колбасу нарубит.
Я сочувствующе покивал, а Михалыч наоборот, прищурился и ехидно спросил:
— И чавой-то ты, милок, в этот раз затребовал?
— А я чё? Я ничё! — завозмущалась левая. — Гоняет нас целыми днями по всему миру, а мы, может быть, устала и кушать хочу!
— Да ладно… — просопела правая, но левая уже завелась.
— Я ему говорю, давай мол, условия труда менять! Это же эксплуатация в чистейшем виде! Десять вёрст полёта — один баран или четверть коровы, вот скажи, Михалыч, разве мы много попросил?!
— Правильно, соколик, правильно. Ить плутация и есть. Ты требуй медицинской страховки, оплаченного трехмесячного отпуска, создание профсоюза летательных гадов, ведро крови каждой голове за вредность…
Левая голова радостно кивала, найдя сочувствующего.
— …личную стюардессу, бесплатные завтраки во время полета, отпуск по беременности…
— Издеваешься да? — вернулась из розовых мечтаний левая. — Вот так да? А я в тебя верила, Михалыч, а мы тебя другом считал…
— Так ты думай, что царю-батюшке говорить, дубина ты стоеросовая трёхглавая!
— Ладно, проехали, — пробурчала правая.
Ну да, Горыныч загнул со своими требованиями вот только лететь на голодном драконе мне как-то совершенно не светило. Не сожрёт, конечно, но вдруг сил не хватит да рухнет посреди лесов? Чеши тогда пеходралом неделями до ближайшей деревушки.