Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия (СИ)

— Дед, что ты сегодня такой агрессивный?

— Охти ж мне, внучек и правда, чавой-то я? Горыныч, вражина чешуйчатая завёл.

— Не разболтают, дедушка Михалыч. Кнутик им прикажет молчать.

— Ну, отлично. А под каким предлогом ты думаешь его заставить исчезнуть?

— Шерше ля фам, мсье Теодор, как всегда. Устроим семейный конфликт, основанный на любовных отношениях.

Я, ничего не поняв, взглянул на Михалыча, на Калымдая, те пожали плечами и мы все дружно уставились на Машу.

— В одном своем романе, господин де Вуарасье описывает…

— Не надо! — хором взмолились мы.

— Надо, мсье. Не переживайте, я коротко. Хотя подобное отношение к великой литературе и полное игнорирование классиков…

— Маша!

— Уи, уи… Так вот в том романе семья одной чудесной девушки, влюбленной в некоего кавалера, сильно переживала о том, что сей кавалер может оказаться просто жиголо, желающим разбогатеть за счет выгодной женитьбы, компрене ву?

— Компрене, но не очень. И что дальше?

— А дальше папа девушки отправился посмотреть на этого шевалье и устроил ему такой эль скандаль, что девушка и кавалер вынуждены были бежать в южные страны, где обосновались, в конце концов, у некой доньи Аристарто, которая в свою очередь…

— Маша! Понятно-понятно, достаточно. Значит, нам нужен папа.

— Лучше дедушка, мон шер. Да-да, дедушка старый пират, — загорелась Маша новой интригой, — Который только что вернулся из набега на дальние испанские колонии в южных морях и привез с собой очаровательную мулатку, у которой…

— Маша! Да фиг с ним, хоть пират, хоть барон-разбойник. Где его только взять?.. Что, Михалыч? Что ты руку тянешь, как первоклашка? Ты?!

Ну, я заржал, честно признаюсь. Мне потом было стыдно, но в этот момент, попытавшись представить нашего дедулю в роли благородного пирата, я заливался хохотом, обхватив руками живот. И только общее молчание помогло мне справиться с собой. На меня уставились три пары суровых глаз.

— Вы чего? Вы что серьёзно?! Михалыч?!

Оказалось, что очень даже серьёзно.

Я замолчал и с удивлением наблюдал, как мои соратнички обсуждают план предстоящего представления, отвергают и одобряют детали, размышляют, где бы найти реквизит…

— Костюм я могла бы поискать в Немецкой слободе.

— Или у еврея этого, Шмулинсона, он же вроде портной?

— Не надо никакой кареты! Мы, пираты, ить сызмала привыкшие пешком ходить.

— Двух пистолетов вполне хватит.

— И шпагу! Обязательно шпагу такую длинную, с узорным эфесом, ах, шарман!

Бр-р-р… Я сплю?

Спать я и правда, лег сегодня рано. Махнув на своих заговорщиков, я залез на чердак и, свив уютное гнездышко в куче лежавшей там соломы, почти сразу же заснул.

Однако поспать удалось часа четыре. Разбудили меня вопли со стороны милицейского терема. Я подскочил, раздвинул черепицы и вгляделся во тьму, стараясь понять, что происходит. Ничего. В смысле, ничего видно не было. Цивилизация тут еще не доросла до фонарных столбов и на улице темень была, как говорится, хоть глаз коли. В самом тереме мелькали огни, во дворе изредка кое-кто пробегал с факелом, но понять, что происходит, было невозможно. Ну и ладно. Я вернулся к своей постели. Каждый развлекается, как может.

* * *

— Федор Васильевич. Господин генерал, проснитесь.

— А? Что? А это ты Калымдай. Который час?

— Да уж петухи пропели…

— Что?!

— …часа три назад.

— А, ладно. Что там у бабки ночью за шум был не в курсе?

— Уже в курсе. Опять напали на участкового. Причем, те самые охранники посольские, которых давеча в порубе задавили.

— Так они же умерли?

— Так точно. Упырями поднялись ну и… Не послушались немцы бабку, а зря.

— Жуть-то какая.

Мне стало как-то не по себе. По городу разгуливают упыри, кто бы при таких радостях в себе бы был, скажите?

— Вставайте, Федор Васильевич, скоро начинаем.

Я спустился по лесенке вниз, развернулся и икнул.

— Ми-ми-михалыч… ты?!

В бравом европейском вояке очень похожем и правда, на старого пирата, моего деда узнать было невозможно. Европейский костюм, сюртук, белоснежная рубашка под ним, короткие штаны по нынешнему европейскому образцу, сапоги с широкими раструбами, да и еще и черная шляпа, с загнутым одним полем, удерживаемым какой-то широкой брошью.

— Деда?

Михалыч поправил два длинноствольных пистолета заткнутых за широкий черный пояс и усмехнулся знакомой улыбкой:

— Что, внучек, не узнал?

— Не-а, — помотал я головой.

Дед еще и бороду свою заплел в две длинные косички и вид у него был очень странный и крайне воинственный. Шпага на широкой перевязи завершала общий вид.

— Охренеть… Дед, а я ведь не прав был, когда смеялся тут над вами, уж извини.

— Вот и ладно, внучек, если ты поверил, небось и посла на мякине проведем. Сейчас еще повязку черную на глаз прилажу.

Я повернулся к Калымдаю и в восхищении развел руками.

— Сейчас начинаем, Федор Васильевич, — улыбнулся он. — Дедушка Михалыч выйдет огородами и отправится прямиком к послу в Немецкую слободу. Мадмуазель Марселина уже там. А мы остаемся тут, будем следить по булавочной связи.

Старый пират вдруг засуетился: