Собственные записки. 1829–1834

– Это правда, – сказал фельдмаршал; – я знаю давно, что он обманщик; знаю и то, что никто его никогда не уличит, хотя я уверен в сем. Что же, я согласен его удалить; пускай он едет. Да куда же отправится?

– Сами вы ему о сем объявите, или мне прикажете?

– Нет, ты скажи; а я тебя благодарю за сие. Всегда так поступай со мной.

– Я уверен, – сказал я ему, – что государю мера сия не будет противна.

Пришедши домой, я послал за Квистом и, вопреки всякому ожиданию его, объявил ему о том, чтобы он удалился и просил бы сего сам. Он просил меня несколько времени, хотя с неделю, дабы подумать; но я ему дал сроку один день, и он на другой день прислал мне записку, коей просился в отпуск в Петербург, для подписи фельдмаршала и представление о себе военному министру о причислении его к Ведомству путей сообщения, а другое к Толю[246] о принятии его. В обоих были в самых лестных выражениях изображены усердие его, умение и особенно бескорыстие. Ко всем же получаемым им окладам прибавлялась еще пенсия в 1000 рублей серебром.

Квист уже был свергнут, он уже был в слезах и покорен. Не надобно было усугублять неудовольствия на него фельдмаршала, даже для самой чести старика: ибо все дела Квиста были скреплены подписью фельдмаршала, все подносилось ему. Я понес бумаги сии к фельдмаршалу и ходатайствовал о доставлении Квисту просимых ему выгод; но он на сие не хотел согласиться, уверяя, что у него карманы уже набиты, и приказал отнюдь не выставлять его бескорыстия. Я переменил бумаги и принес их на другой день с пробелом для пенсии, которую он мог ограничить, сколько хотел, но он и на сие не согласился, однако же, как будто останавливаясь некоторым образом в скором отправлении Квиста, который, по-видимому, был у него и проливал также у него слезы. Он сказал, что надобно прежде подождать ответа Толя: согласится ли он принять его, без чего он не решался и писать военному министру. Я опасался проволочки времени, а потому переменил опять бумаги с испрошением только зачислять Квиста по другому ведомству и, оставив письмо к Толю, на следующий день опять понес их к фельдмаршалу и без всякого ходатайства в пользу Квиста подал их к подписи; фельдмаршал подписал их, произнеся всякие укоризны на счет Квиста, и бумаги отправлены. В успокоение его сказал я ему, что и государю известно о Квисте.

В сей раз отложил я всякое ходатайство о Квисте, потому что перед самым тем временем, как мне идти к фельдмаршалу, он пришел ко мне и лукавым образом осмелился спросить меня о причине гонения его, и не поводом ли тому секретная бумага, которая у него имелась насчет Красовского. Эту бумагу он мне хотел показать; она касалась до назначения Ладинского генерал-провиантмейстером против воли фельдмаршала. Поступок сей показался мне довольно дерзким и очень гадким, и я, из презрения к Квисту, воздержался от поступления с ним, как он сего заслуживал, и только сказал, что не имею надобности видеть бумагу его. Выходя же от фельдмаршала и встретив Квиста, я объявил ему о решении князя и сказал, что более не ходатай за него после того, что я от него слышал; Квист выслушал сие с необыкновенным смирением. Он стал плакать, просить прощения, жаловаться на бедность свою и приписывал все сие глупости своей; но я оставил его, не внимая ни жалобам, ни искам сего презрительного человека.

Он приходил ко мне откланиваться; фельдмаршал же не принял его, и старик, может быть, не прав в сем отношении: достаточно было удаления Квиста, но без явных улик не должно было оскорблять его; ибо сие вредило самому фельдмаршалу, столь долго державшему его при себе.

Мысль сия, может быть, теперь и занимает фельдмаршала; о сем говорил ему даже Левашов по просьбе Квиста, обратившегося к нему; но старик остался непреклонным и твердым.

Таким образом, ко всеобщему удовольствию, удален отсюда человек, причинивший много беспорядков и державшийся здесь вопреки дурному о нем мнению всех и даже фельдмаршала, по способностям своим, превышающим способности всех сослуживцев его. Достигнув сего, не трудно уже будет достигнуть и других перемен, необходимых для приведения в движимость дел по управлению армией.

Первые действия должны еще быть направлены на интендантство. Генерал-майор Солодилов, генерал-интендант, слаб и прост. Он сам чувствует недостатки сии и готов оставить должность свою. Под ним место генерал-провиантмейстера занимает полковник Ладинский, известный плут, хотя и умный человек; их обоих так разумеет и фельдмаршал, и к сему делу предстоит мне приступить.

Генерал-аудитор Шмаков, человек насытившийся взятками в делах Польского мятежа при обвинениях, не минует также своей участи. Затем прочие части управления будет уже легко исправить, как менее важные.

Киев, 27 июля