Собственные записки. 1829–1834

По мнению моему, драгуны в прежнем составе своем приносили более пользы, чем полагали; ибо ими можно было, всего скорее, занять переправу, деревню и держать их до прибытия настоящей пехоты, но для сего не нужно иметь под ними дорогих лошадей и развлекать их службой кавалерийской, коей они более всего заняты; и таким же образом можно тоже пехоту посадить на подводы или обывательских лошадей для перенесения оной на нужные точки с большей быстротой.

Опять должен доказать, может ли сей драгунский корпус принести предполагаемую пользу. Я же по своему опыту полагаю, что нельзя драгун употреблять иначе, как для означенных предположений, то есть для атак или боя в линии. Но я всегда предпочту драться против них, чем с ними против другого неприятеля: ибо я буду иметь всегда преимущество истребить слабую пехоту сию и ремонтировать свою кавалерию.

На первом смотру церемониального марша полки показались в весьма хорошем состоянии, в каковом в самом деле корпус сей и находится. Государь смотрел конный и пеший строй и был оными доволен. Нельзя было, однако, видеть без сожаления неудовольствие государя на народ, толпившийся, дабы приблизиться к нему и видеть войска; его разгоняли жандармы по приказаниям государя. Во время церемониального марша в карьер было несколько несчастных случаев; между прочим одно конно-батарейное орудие, столкнувшись с эскадроном, возвращавшимся в колонну, опрокинулось и перевернуло с собой всех лошадей, и трех человек очень опасно ранило, перебив им члены; один же оставался почти без признаков жизни. Государь мало обращал на сие внимания; но, проезжая по окончании всего мимо выстроившегося фронта, послал спросить о состоянии сего орудия, лежавшего еще вверх колесами, а лошади – вверх ногами. Генерал-адъютант Киселев возвратился и доложил государю, что один из людей сих при смерти и вряд ли очнется; тогда государь подъехал к лежащему орудию, взглянул на людей и спросил у лекаря о состоянии здоровья опаснейшего; лекаря успокоили его. Тогда государь рассердился на Киселева и с жаром заметил ему, что не должно было называть ушибленного умершим, если он выздороветь должен. Мне после говорили, что при сем случае он наговорил еще много неприятных вещей Киселеву, чего я не слышал; но готов верить сему, ибо за обедом, куда мы всякий день сбирались к государю, Киселев, проходя мимо государя, который уже сидел, был им остановлен за руку, и государь его с дружбой поцеловал, как будто в примирение после случившегося поутру.

На другой день был смотр 2-й драгунской дивизии, то есть маневр. Государь, желая показать, как должно употреблять драгун, предполагал различные движения приближающегося неприятеля; но ветер был сильный, холод тоже: за 20 шагов нельзя было слышать команды; тем труднее можно было слышать оную в конце линии, где и в самую тихую погоду нельзя бы оной слышать, при том же приказания следовали одно за другим, так что не успевали ни выслушать, ни исполнить их. Нетерпение государя всех с толку сбило: все смешались, и случилось, что бригада генерала Анрепа выстроилась лицом назад, то есть к другой бригаде той дивизии, а фланкеры Анрепа случились за другой бригадой лицом к городу, а тылом к предполагаемому неприятелю, которого уже и не знали, с которой стороны ожидать. Государь рассердился, наговорил неприятностей Анрепу и перевернул сам бригаду лицом в другую сторону; вслед за сим он приказал сделать отступление эшелонами и, стоя на фланге полка, начал отступление сие фланговым дивизионом. Анреп, стоя на другом фланге, не мог за ветром слышать команду и тоже начал отступать. Тогда государь, подозвав его, приказал вложить саблю в ножны и отъехать от бригады. Анреп и оставался все время без команды, свидетелем маневра.

Всякий вечер по окончании маневров государь сбирал к себе всех генералов и замечал им ошибки, случившиеся в течение маневров. В сей день он выразился опять самым неприятным образом на счет Анрепа, который молчал. Когда все вышли, он оставил меня и спросил меня, откуда могла произойти столь грубая ошибка, которой он удивлялся, ибо всегда слышал много хорошего об Анрепе.

– Анреп, – сказал я, – отличный офицер; я его знаю, потому что он служил со мной в Польскую войну. И знаю его с самой лучшей стороны во всех отношениях. Отчего же произошла сия ошибка, настоящим образом я не знаю, а думаю – от недоразумения какого-нибудь.