Собственные записки. 1829–1834

Государь не опровергнул речей моих; может быть, он подумает об оных впоследствии времени. Я и сам бы остался доволен, если бы хотя со временем ходатайство мое имело успех. Но вслед за сим он продолжал говорить мне о резервной армии своей и о запасной армии; последняя составлена из отпускных, коими наводнили Россию и коих государь в ослепление полагает 78 000 уже иметь в готовности. Он, в случае надобности, не соберет их прежде шести месяцев более 15 000, нищих, оборванных, в рубищах, изнеможенных. А между тем армия лишается лучшей и последней опоры своей, ибо, за отпусками 20-летних, останутся только рекруты и бродяги; люди же среднего возраста, 10-ти и 15-летней службы, все выбыли в Турецкую и Польскую войны. Надобно сознаться, что правительство никогда не делало таких постоянных усилий, дабы уничтожить армию и поразить ее в самом основании своем – ослаблением духа и телесных сил людей.

Киев, 26 октября

Государь говорил мне еще в Москве о желании его, дабы я осмотрел 6-й пехотный корпус. Ныне он в разговоре мне опять упомянул о сем, говоря, что ему желательно иметь о сем корпусе такие же донесения, как о 4-м и 5-м, которые я смотрел. Я отвечал, что 6-й корпус ныне не в сборе.

– Как не в сборе? Кажется, в сборе.

– Шестнадцатая дивизия стояла в Тульчине лагерем и теперь разошлась уже; семнадцатая вся по крепостям содержит караулы в Бессарабии; а восемьнадцатая, собранная лагерем около Севастополя, ныне должна скоро разойтись.

– Да; однако же, мне все-таки хотелось бы, чтобы корпус сей был осмотрен.

– Я готов ехать, государь; но теперь нужно его собирать побатальонно с кантонир-квартир; это займет у меня много времени; а я, не будучи давно в Киеве, встречу там теперь много накопившегося дела. Можно будет в таком случае генерала Галафеева послать.

– Да, и в самом деле Галафеева, – сказал государь.

Дело сие так и осталось.

В день выезда государя, в последних числах сентября, я был у него поутру и просил позволения представить к награждениям различных чиновников Главного штаба армии, отличавшихся постоянным усердием своим, и государь мне позволил сделать сие. Между тем я воспользовался сим случаем, дабы испросить его внимания к представлению, которое будет сделано о генерале Галафееве, больше всех трудившемся, на что и получил благосклонный ответ. Я по сему и сбирался из Киева сделать представления сии; но в тот же самый день ввечеру, после выезда уже государя, я получил уведомление из канцелярии его величества с прописанием всех награждений, выданных им за сей смотр; в числе оных был помещен и Галафеев, который получил Анну 1-й степени. Хотя всех наградили, но мне ничего не было. Сие мог я приписать только неприятному влиянию, которое сделало на государя искреннее изложение моих мыслей о состоянии войск. Но я был доволен тем, что исполнил долг свой, объяснил его величеству предметы сии, мне более других известные и о коих никто, вероятно, не дерзал говорить государю с такой откровенностью, и мне было достаточно того уважения, которое он показал к желанию моему видеть Галафеева награжденным. Не менее того случай сей доказал мне, что с правилами моими я не мог оставаться в милости, и я с удовольствием остался отличенным перед другими уважением, отданным мне государем.

По отъезде государя я пробыл еще несколько дней в Орле, дабы отдохнуть, ибо я был нездоров от полученной мною простуды, и 2 октября отправился в путь с семейством моим в Киев, куда и прибыл 7-го числа. Время, проведенное мною в дороге, было из самых приятнейших в жизни моей: я был в совершенной свободе, возвращался в устроенный мною в Киеве дом, где надеялся уже жить независимо и, главное, у себя.

Киев, 27 октября

Фельдмаршал принял меня с дружбой по-прежнему. Я рассказал ему все, что видел и слышал во время поездки моей и о сношениях моих с государем. Я нашел его, однако же, огорченным слухами, распространенными Левашовым, по возвращении его из Петербурга, будто бы государь желал, чтобы фельдмаршал оставил место свое, ибо он весьма стесняет его в распоряжениях по войскам.

– Я хочу служить до конца дней своих, – говорил фельдмаршал; – но если меня не хотят, то пускай мне сие объявят, а не распространяют о сем слухи.

Обстоятельство сие справедливо огорчило старика; он посылал даже на сей счет объясняться с Левашовым, который после того лично сказал фельдмаршалу, что государь ему точно говорил сие, но не поручал передать ему. Сие поставило их некоторым образом в дурные сношения между собой. И в самом деле, поведение Левашова не можно в сем случае похвалить, и такой поступок всегда предосудителен.

Приступив на другой день по прибытии сюда к исправлению своей должности, я занялся также и домашним устройством, которое требовало больших забот; ибо надобно было заводить целый дом вновь, что мне стоило более 15 000 рублей.