Собственные записки. 1829–1834

Я приступил к продолжению сих записок, которые, доведши до сего места, приостановлю ныне до какого-либо замечательного события; в течение времени я располагаю вписывать в оные только предметы, заслуживающие особенного внимания.

Ноября 4-го, Киев

Помня изъявленное мне государем желание, дабы осмотреть 6-й корпус, я, по прибытии сюда, писал к командиру сего корпуса, генералу Красовскому, прося его прислать мне маршруты на случай следования моего для смотра, без проставления чисел, а с тем только, чтобы можно было видеть, где ему удобнее будет собирать войска и какими частями. Между тем я на днях доложил фельдмаршалу о приказании государя осмотреть 6-й корпус; но фельдмаршал воспротивился сему и сказал, что он решительно сего не хотел, что теперь не время производить смотры, что сборы оных в такое позднее время увеличат число больных и что он никак не согласится на подобную меру. Когда я получил требованный от Красовского маршрут, то я ему вторично доложил о сем, сказав, что я осмотрю 16-ю дивизию, расположенную в окрестностях Тульчина, что не займет много времени, между тем как 17-я и 18-я дивизии, расположенные в Бессарабии и Крыму, могут быть осмотрены генералом Галафеевым. Но фельдмаршал не хотел слышать сего и приказал написать отношение военному министру, в коем бы изложены были все причины, по коим он не полагал сего смотра теперь возможным, прося доложить о сем государю с тем, чтобы смотр сей отложен был до весны. Я представлял, сколько сие будет неприятно и государю, и что министр представит о сем в превратном виде, дабы повредить мне.

– Да дело ли я говорю? – спросил фельдмаршал.

– Без сомнения, справедливо, – отвечал я.

– Что государь желает: мучить войска, или пользу их?

– Без сомнения, пользу.

– Так зачем я побоюсь представить государю мнение свое! Да и какой ты сделаешь смотр в теперешнее время? Что ты увидишь? Можно ли будет сделать основательное заключение об оных по сему смотру? Я знаю министра: он готов всякому, и в особенности мне, повредить; но сие не будет служить мне причиной к сокрытию образа мыслей моих от государя.

И как я настаивал все ехать, фельдмаршал сказал с некоторым неудовольствием:

– Ну, если хочешь, то поезжай; я же знаю, что если я подпишу бумагу сию, то у меня ничего на совести не останется.

Слова сии, с благородством произнесенные старцем, коего я душевно уважал, уничтожили во мне всякое колебание; я усмотрел, что мне не следовало жертвовать людьми для избежания неудовольствия, и скорее подвергнуть себя оному, чем солдат всем трудностям, предстоящим от сборов в нынешнее время года, и, не делая более никаких возражений, я подложил бумагу фельдмаршалу, который подписал ее с удовольствием, сказав мне, чтобы я успокоился, что он и меня не может отпустить, ибо я ему нужен. И бумага сия отправлена к министру.

Обстоятельство сие может мне доставить большие неудовольствия; ибо государь может полагать, что я отклоняюсь от исполнения данного им мне поручения, что министр, верно, не упустит из виду представить ему в таком образе, дабы повредить мне. Но кроме занятий по службе, препятствующих мне на долгое время отлучаться за пустым и бесполезным делом, я слишком дорожу обязанностями, совестью указываемыми, чтобы пожертвовать для своего собственного спокойствия и выгод по службе, может быть, сотнями больных, которые окажутся в войсках после сего смотра, и с терпением буду ожидать решения и ответа на представление фельдмаршала, основанное на самых прямых и благородных правилах начальника, заботящего о благосостоянии своих подчиненных.

Киев, декабря 2-го

Неудовольствия, возникшие между фельдмаршалом и Левашовым, усиливались день ото дня, по неуважению, которое он оказывал во многих случаях князю, отказываясь от обедов, на которые его приглашали.

20-го числа ноября неудовольствия сии разразились в самом неприятном виде. День сей, восшествия на престол, был у фельдмаршала званый обед, от коего Левашов отказался, сказавшись больным, что он уже в четвертый раз сряду делает; в нынешний же фельдмаршал не вытерпел сего и, подозвав к себе перед обедом адъютанта своего Свенского, запретил ему громкими словами, при всех сказанными, когда-либо приглашать Левашова к обеду.

Во время обеда я сидел подле него; он был задумчив и, обратясь ко мне, стал говорить о Левашове:

– …отказываться от обеда, и это в четвертый уже раз! Ну, как такого человека оставить здесь военным губернатором! Забыться до такой степени передо мной! Где его заслуги? Я шестьдесят девять лет служу верно государю; а он что делает, рубит деревья в Киеве, да дома ломает, и что он больше умеет делать? Пора его отсюда вон; он… не радеет об общем благе, не имеет понятия о приличии.

Потом, спустя несколько времени, он продолжал:

– Да знаешь ли, зачем он ко мне не ездит? Он боится приятеля своего министра, который меня не любит и который такой же, как и он; как бишь имя его? Как, как его имя? – говорил старик, возвышая голос. – Я не могу вспомнить его имени; напомните мне имя его (обратясь ко всем).