Собственные записки. 1829–1834

Так как дивизионный генерал Отрощенко с нетерпением сносит начальствование мое и с прибытия графа Орлова, полагая меня, может быть, в опале, стал делать мне возражения на мои замечания и показывать некоторое небрежение к сношениям своим подчиненного: то я нашелся вынужденным заметить ему довольно строго несовместность его поведения во многих случаях уже неприличного. Полагая, может быть, устрашить меня, он сказался больным, и я приказал ему о том мне донести рапортом, что он и исполнил, и вследствие сего отдано сегодня приказание Унгебауеру вступить в командование дивизией по наружности.

Я виделся вчера с графом Орловым и переговорил с ним о разных делах, до войск касающихся. Мне кажется, что граф Орлов изменился уже в поведении своем; ибо в первые дни прибытия своего он говорил гораздо смелее на счет сношений наших с Портой, ныне же показывает гораздо более снисходительности и, опасаясь возбудить негодование или недоверчивость турок, запретил нам даже производить самые обыкновенные учения и рекогносцирования, которые были бы необходимы.

5-го. Прибыл на пароходе из Одессы адъютант мой Абрамович.

6-го. Я был с графом Орловым на приглашенном обеде у адмирала Тагир-паши на трехпалубном корабле «Махмудие». Обед сей продолжался более трех часов; было более 90 кушаний, дурно изготовленных и неопрятно поданных, так что гости встали, не окончив оного. Мы возвратились на пароходе, и я прибыл в лагерь уже около полночи.

Третьего дня был у меня ввечеру Ахмет-паша и говорил, что по французской шхуне, хотевшей войти в Дарданеллы, было сделано три выстрела из орудий и что посему шхуна сия не вошла; а послали чиновника своего с депешами к послу в Константинополь на лодке, почему адмирал Руссен сделал представление свое Порте. Ахмет-паша казался весьма испуган сим происшествием. Когда я вчера был у графа Орлова, то он знал уже о сем и, кажется, также беспокоился: ему сказали, что паша Дарданелльский отвечал, что сие сделалось потому, что Дарданеллы заняты русским войском. Происшествие сие может иметь последствия; но я того мнения, что турки были вправе воспретить посторонним военным судам насильственный въезд в пролив и их владения.

7-го. Граф Орлов ездил на конференцию к рейс-ефендии.

8-го я ездил к нему, и он сообщил мне, что на сей конференции он объявил рейс-ефендию о последствиях, которые будут иметь позволение турецкого правительства французам войти в Дарданеллы; ибо в таком случае мы займем Дарданеллы войсками, и война будет неминуема во владениях султана. Турки обещались, в случае вторжения французов, по крайней мере, протестовать гласно против сего вторжения, дабы сим могли начертаться и новые действия, которые мы должны будем здесь предпринять.

10-го. Приезжал ко мне поутру сераскир, который, между прочим, говорил мне, что Ибрагим-паша занял войсками Кесарию, которая находится вне дороги его отступления к Сирии. Известие сие, сообщенное мне еще накануне греком, родом из Кесарии, получившим оттуда письмо, дает повод к предположению, что египтяне намереваются сделать если не покушение на Грузию, то, по крайней мере, угрозить оной. Я немедленно сообщил сие известие графу Орлову, который, по-видимому, слишком полагается на обещание Ибрагима-паши и думает, что скоро уже будет кончено все дело Египетской войны, а я мнения противного и не вижу сего, полагая, что дело сие продлится до падения Турецкой империи, столь давно ожидаемого. Довольно странно, что в течение сих дней четверо христиан и двое турок приходили ко мне разновременно с просьбами, дабы их определить на службу рядовыми. Порыв сей общий, и полагать можно, что при малейшем поощрении, распространился бы всюду. Я должен был отклонять оный, и дабы ослабить в желавших охоту, я представлял им все трудности нашей службы и нужды; но они не хотели внять сему, говоря, что решались на сие с осмотрительностью и после того, что они видели в нашем войске. Я объявил им, что не прежде приму их, пока они не получат на то позволение от турецкого правительства, после испытания ноши ранца, полагая сим отбить у людей сих к службе охоту; но, напротив того, человек сей выстоял под ранцем и амуницией два часа и просил после того еще убедительно, дабы его в службу принять. Он был грек, родом из Кесарии и, ненавидя турок, хотел служить под знаменами христиан; но сего нельзя было допустить, дабы не возбудить подозрение турок, а потому я предложил ему отправиться лазутчиком в Кесарии, на что он и согласился охотно. Другие за ним не переставали проситься. Всего более удивило меня то, что в числе сих охотников было двое турок; обстоятельства дают повод к предположению, что в случае надобности можно бы здесь в скорое время сформировать войска из обывателей.