Заседание кончилось сим последним объяснением, и я требовал еще, что ежели уже они изменяют предположение, то поместили бы в своем разделение занятий по столам, как сие сделано в проекте фельдмаршала. Хотя они говорили, что не хотели сим стеснять меня, но я не располагал входить в какие-либо частные распоряжения по положению, ими делаемому. Они хотели переделать весь проект свой по возражениям, сделанным мною в заседании и поднести государю на утверждение, и я снова подтвердил им, что буду исполнять по оному, но что согласия своего не изъявляю и изъявить не могу.
21 июля я обедал у дежурного генерала Клейнмихеля. Он сообщил мне, по приказанию военного министра, желание государя, дабы к приезду его величества в Киев там уже не было фельдмаршала, а дабы к тому времени он был в Санкт-Петербурге. На меня возлагали исполнить сие осторожным образом; но я не взял на себя сего поручения, говоря, что его можно возложить на кого-либо другого, а что я, со своей стороны, не приму его иначе, как с тем, чтобы прямо сообщить фельдмаршалу волю государя открытым образом. На сие Клейнмихель сказал, что таким образом не согласятся сделать, ибо сие произведет новую историю. Изменивши оборот предложения своего, он продолжал, что знал наперед, что я не приму на себя такого рода поручения.
– Поручение такого рода, – отвечал я, – мог бы исполнить один только Карпов, который умеет лучше убедить фельдмаршала.
– Но Карпову сего поручить нельзя, – сказал Клейнмихель, – он продаст.
– Продаст и правильно сделает, – отвечал я, – потому что он фельдмаршалу близок как сын; но зачем государь не хочет видеть фельдмаршала? Он ему не будет мешать, не будет жаловаться, и дело обойдется одним обедом.
– Я не говорю, – сказал Клейнмихель, – чтобы государь избегал свидания с фельдмаршалом по происшествию с Левашовым. Государь, может быть, не желает только, чтобы фельдмаршал без звания и должности присутствовал на смотрах войск бывшей его армии. Кстати, – продолжал Клейнмихель, – знаете ли, что государь назначает вас исправляющим должность начальника штаба при войсках четвертого и пятого корпусов, имеющих собраться к смотру его величества, до окончания оного, для приготовления и представления их к смотру?
– Дела у меня будет много, – отвечал я, – а потому не задерживайте меня здесь и испросите мне позволение откланяться государю.
Он обещал мне доставить вскорости все бумаги к моему отправлению и доложить военному министру, дабы я мог иметь время побывать в деревне у отца.
22-го числа, будучи на параде учебных заведений, я просил военного министра доложить государю о желании моем воспользоваться временем, пока изготовляются бумаги, дабы побывать в Москве у отца.
23-го числа в 10 часов утра государь потребовал меня к себе. От него вскоре вышли военный министр и дежурный генерал, которые предупредили меня, что государю угодно было сделать изменение в собирании отпускных нижних чинов, из коих мне было приказано сформировать два батальона. По входу в кабинет, государь обнял меня и начал говорить о сих отпускных.
– Я сам установил правила, – сказал он, – на коих должно собирать людей сих и упустил из виду, что в губерниях Киевской и Волынской не положено собирать их в отдельные батальоны, а прикомандировывать, в случае надобности, к полкам, квартирующим в губерниях, и как я не для того издаю законы, чтобы изменять их, и первый должен подавать пример к сохранению оных, то я отменил формирование батальонов и назначил людей сих к прикомандированию в полки одиннадцатой, двенадцатой и тринадцатой пехотных дивизий, имеющие собраться к смотру: их достанет более ста человек на каждый полк. Я велел отпустить им сапоги, которые им подарятся, а полки найдут средство снабдить их заручной амуницией; ежели же недостанет, то я готов заплатить прогоны за провоз таковой из штаб-квартир полков в лагерь. Впрочем, я заплачу полкам все, что ими будет издержано по сему предмету.
Я обнадежил, что полки найдут средство управиться.
– Если же вашему величеству угодно будет собрать их вместе, – продолжал я, – то я хотел просить у вас позволения употребить на то саперных офицеров.
– Я не буду смотреть их вместе, – сказал государь, – а если вздумаю, то выведу их из фронта; что же касается до кавалеристов, то хотя они и принадлежат к войскам разного рода, как гусарам, драгунам, кирасирам и пр., но все они умеют верхом ездить и носили при себе саблю или пику, а потому и могут быть представлены на коне с кавалерией.
– Дело о драгунском офицере Прокторе, который вошел в алтарь в царские двери во время богослужения, представлено мне, – продолжал государь; – но решение очень слабо. Видел ли ты его?
– Видел, государь, и нахожу, что оно слабо.
– Отчего это? На каких правах оно решено, на лютеранских разве?
– Оно решено в мое отсутствие, и решение сие основано, кажется, на мнении корпусного командира.
– Я его послал назад, чтобы переделали, – сказал государь.
– Ваше величество изволили приказать также пересмотреть дело рядового Кулакова, о коем донесли вам, что он умер будто от побоев.