Собственные записки. 1835–1848

– Это твоя же ошибка, – сказал государь. – Надобно было тебе самому сие видеть.

Он опять повторил мне, что не должно было вводить в дело восемь батальонов без артиллерии. Я отвечал, что сие было исполнено до моего прибытия, что я таковой ошибки не сделал бы, и что настоящая моя позиция была в Дудергофе, а сию занял я по приказанию военного министра и не успел изготовиться к прибытию его величества.

– Я знаю, что ты бы не сделал сего, – сказал государь, – но все-таки ты виноват, что не был сам при том.

– У вашего величества, – сказал я, – было очень мало войск в деле, как я заметил.

– Я успел привести только восемнадцать батальонов, – отвечал государь, – прочие же оставались в Гостилицах.

Вставая, я благодарил государя за назначение меня корпусным командиром.

– Это должное, – сказал государь: – оно тебе следует. Я уверен, что ты хорошо поведешь корпус. Принимаешь ли ты его?

– Я очень счастлив оказанной мне милостью, – отвечал я и вышел.

По выходе моем от государя остановил меня князь Волконский и поздравил также с успехом, но заметил тоже пленение квартирьеров[31] черкесами, которое, по-видимому, принимается двором за настоящую победу. Потом я сходил к военному министру, дабы просить позволения ехать в Санкт-Петербург, и застал у него за обедом Московского военного генерал-губернатора князя Голицына, приехавшего незадолго пред тем и ночевавшего в Красном Селе, в ту самую ночь, как я проходил мимо. Министр, по-видимому, не простил мне малой доверенности, ему оказанной в сем случае.

– Vous ętes rusé, général, – сказал он мне улыбаясь.

– J’ai été discret, – отвечал я, – c’était indispensable[32].

Он отпустил меня и я, переночевавши тот день в Красном Селе, поспешил на другой в Санкт-Петербург, дабы укрыться от дальнейших поздравлений и пересудов в деле, слишком щекотливом, и в коем я с неудовольствием должен был исполнить обязанность, несогласную с моим желанием.

Отъезд мой тем был необходимее, что государь строго выговаривал многим из начальников Белорусского корпуса оплошность их и неумение, что весь двор собирался в Петергофе для довершения части предположенных увеселений, что всей гвардии, против прежних предположений, велено было внезапно выступить из лагеря и возвратиться в Петербург и что между молодыми офицерами происходили всякие толки. Так кончились маневры. Их успех, как и неудача должны были иметь для меня неприятные последствия, коих я ныне могу избежать от военного министра только в присутствии государя.

Петербург, 12 июля

Сего числа я был у Клейнмихеля, дабы переговорить с ним о делах, по коим я сюда вытребован. Он мне обещал успех во всех моих ходатайствах; между прочим, предупредил меня, что я буду призван в скором времени в комитет, составленный для упразднения Главного штаба армии, и что цель их состояла в том, чтобы преобразовать счетную комиссию обеих армий в особенный департамент Военного министерства, который будет находиться в Киеве, с уничтожением сделанного уже предположения об учреждении канцелярии военного генерала, имеющего управлять сей комиссией.

Он говорил также о деле Левашова и сказывал, что графиня[33] приехала сюда, в Санкт-Петербург; спрашивал, каким образом фельдмаршал принял известие об устранении его от командования армией. Я ему отвечал, что он скрыл на первых порах огорчение свое, но что впоследствии не переставал жаловаться, как и прежде того, на поступок графа Левашова против него, говоря, что все сие произошло от сложных интриг всякого рода. Клейнмихель понял сие и, не упуская случая указать на военного министра, отвечал, что сие справедливо и что начало всего кроется в интригах.

Сего же числа я получил от фельдмаршала собственноручное письмо следующего содержания. «Recevez, mon général, mes sincčres remercimens pour vos aimables lettres et pour toutes les choses gracieuses qu’elles contiennent. Je suis touché des bontés de l’Empereur et j’en conserverai le souvenir jusqu’ŕ la fin de mes jours. Salut et amitié. Prince Sacken»[34].

14-го я ездил в Петергоф по случаю воскресного дня, вследствие приглашения, которое на сии дни имеется для генерал-адъютантов. Государь был в Ораниенбауме для посажения на суда отряда, отправляющегося в Калиш, и не желал, дабы кто-либо, кроме дежурных, при нем находился. Он целый день не возвращался в Петергоф, и говорили, что он воротится не прежде 15 числа ввечеру; но весь двор оставался в Петергофе, и императрица принимала приезжающих после обедни. Потом был обед, а ввечеру бал.