Собственные записки. 1835–1848

В ту самую минуту, как я хотел подыматься, дабы идти далее, прискакал ко мне офицер от Шильдера с известием, что он в шести верстах и пробрался ночью мимо всех войск неприятельских, не заметивших его движения. Сам офицер проскакал чрез неприятельские кавалерийские посты, открывшие меня и окружившие Дудергофскую гору. При сем известии ропот прекратился и заменился всеобщим изумлением. Я решился остаться в дудергофской позиции, которая была весьма выгодна для ожидания Белорусского корпуса, и послал навстречу Шильдера небольшой отряд, который и соединился с ним в виду нашем, а корпус Шильдера, никем не тревоженный, вступил за Дудергофскую гору, место весьма крепкое, где можно с выгодой принять бой против двойных и даже тройных сил.

Действия Шильдера были следующие. 9-го числа его окружили 20 батальонами пехоты и целой дивизией кавалерии, но по условиям диспозиции не могли атаковать и располагали, 10-го, с рассветом его разбить. Шильдера же окружили людьми, которые также старались выведать его намерения. Он также воспользовался сим, дабы направить внимание всех по окружной дороге, ведущей чрез Гостилицу в Петергоф, и в полночь, когда ему разрешено было начать действия, приказал полуэскадрону атаковать противный лагерь, что и было сделано к самой квартире государя. Во всеобщей тревоге все войско поднялось и погналось за сим полуэскадроном по направлению к Гостилице, очистив Шильдеру нужную дорогу к Дудергофу, по коей он и пошел без препятствия. Разъезды противной стороны, основываясь на разных ложных известиях, донесли даже, что они видели пехоту в Гостилицах, и движение тем сильнее продолжалось в ту сторону, что и дало Шильдеру средство исполнить мое предназначение.

Цель была достигнута, и маневр кончен. Утомленный трудами двух суток, я уснул под кустом. Никто не видел сего, и с трудом могли меня найти, когда приехал военный министр, дожидавшийся меня около часу. Он встретил меня с обыкновенным недоверчивым взглядом своим и, с видом оскорбленного неудачей человека сказал мне, что государь был очень доволен моим маневром, но что теперь нужно было сделать развязку и показать ожидаемое зрелище для императрицы и иностранцев, а потому советовал мне далее не уходить. Я отвечал, что не уходил, а шел на соединение с Шильдером и давно уже занял позицию в Дудергофе, в которой и ожидаю Белорусский корпус. Тут он мне дал почувствовать, что надобно было уступить место. Я отвечал, что готов на сие и исполню и спросил, нет ли препятствия оставаться мне в Дудергофе.

– Нет, – сказал он колеблясь.

Но, видя желание его, дабы все происходило на открытом месте и не в столь крепкой позиции, я предупредил министра, спросив: не будет ли препятствовать сад государев, находящийся в сем месте? Он с удовольствием принял мысль сию, нашел ее правильной и приказал вывести войска на равнину против большего лагеря, где меня государь будет атаковать, сказав, что кирасирская дивизия будет обходить мой правый фланг. Я объяснил министру, что не могу вскорости сделать сего движения, и что прежде двух часов времени затруднялся собрать двадцатитысячное войско, расставленное по лесам в разных местах.

– Как хотите, сделайте: ибо государь сейчас будет.

После сего министр отвел меня в сторону и объявил, что государь назначил меня накануне командиром 5-го пехотного корпуса и что сим назначением мог я быть особенно счастлив в нескольких отношениях: 1-е) потому что оно само по себе лестно; 2-е) потому что я не под командой фельдмаршала или другого генерал-аншефа и 3-е) и самое важное, что я буду зависеть от него собственно и от лица государя. Я не нашелся отвечать ему на столь высокомерные речи, и трудно было что-либо отвечать; но слова сии напомнили мне, сколь мало следовало мне дорожить назначением, объявленным с таким мрачным предзнаменованием. Он еще сказал мне, что имеет со мной переговорить о некоторых делах наедине касательно графа Левашова, который донес на сделанный ему вопрос о сказанных им за обедом нескромных речах на счет фельдмаршала, якобы он никогда не говорил сего и в доказательство ссылался на данное ему ныне честное слово генералом Кайсаровым, что он будто не слыхал сего.