Собственные записки. 1835–1848

Третьего дня получены были высочайшие приказы, из коих видно, что представления мои к наградам, объявленные по корпусу, были уважены; вышли уже производства за отличия, ордена, и другие награждении должны получиться со следующей почтой. Но награждения сии касаются только половины корпуса или тех полков, коим не было объявлено в приказе выговора за бежавших и умерших. Другое ходатайство мое о трех бригадных командирах, которых перевели в другие бригады и из коих двое хотели потому оставить службу, тоже уважено, и их опять перевели по моему представлению; одному дали на переезд денег более чем просимое мною количество, а третьего, по старости лет, как я просил, перевели по армии с зачислением в список кандидатов. Я тем менее мог надеяться на сие, что писал о сем частное письмо к министру и вместе с тем послал прошение одного из генералов к увольнению его в отставку, что было отменено. Из сих обстоятельств я мог делать заключение, что дела мои принимают другой оборот в Петербурге, что только дело о железе было обезображено, но что не получено еще ответа моего насчет причины побегов, или, не желая противоречить недавно сделанному по армии выговору, не наградили никого из сих шести полков без разбора невинных с виновными.

Витебск, 4 февраля

29 января я выехал из Могилева по полученному мною разрешению приехать в Петербург, но по дурному состоянию дорог не мог прежде сего дня доехать до Витебска.

Петербург, 9 февраля

Я прибыл сюда 7-го числа ввечеру, 8-го являлся к военному министру и Клейнмихелю. Оба уверяли меня, что дело о железе представлено государю в настоящем своем виде, то есть, что в хищничестве обвиняется морское ведомство, а не сухопутное. Министр предоставил мне даже объяснить государю лично о состоянии сего дела и просить в пользу полковника фон Бринка. Мне казалось, что Клейнмихель в сем деле действовал против меня, и хотя он мне и объяснял, что причиной всему был князь Меньшиков, не смевший доложить государю даже и в докладной день о сем известии, полученном им с курьером из Николаева, но можно было видеть, что Клейнмихель воспользовался сим случаем, дабы отомстить мне за смещение из 13-й дивизии в прошлом году генерала Маевского, которого он поддерживает, для чего он и постарался о доставлении всем полковым командирам сей дивизии высочайшего выговора за бежавших и умерших, и вычеркнул полки их из представлений к наградам; для прикрытия же сего поместил в сей же список неудостоенных два полка других двух дивизий. Ныне, чтоб успокоить меня, он показал мне собственноручные отметки государя об исходатайствованных, вероятно, таких же выговорах командирам полков в действующей армии. Впрочем, показывая большую готовность уважить меня, он принял на себя ходатайство о награждении некоторых офицеров 13-й дивизии, которую обидели в общем назначении наград. Не было сомнения, что все дело велось по интригам, и ныне я в сем еще более удостоверился. Все же должно объясниться по представлению моему к государю.

9 февраля в 12 1/2 часу я был у государя. Его величество встретил меня с обыкновенным приветливым видом; но, подошедши, поклонился в пояс и долго оставался в таком положении, как бы отнимая у меня средство угадать расположение его взгляда. После того, выпрямившись, он подошел ко мне, принял рапорт, пожал руку и обнял меня.

– Я очень рад видеть тебя, – сказал он с улыбкой, – представителя пятого пехотного корпуса. Все ли у тебя благополучно? Как больные?

– Больные меня не беспокоят, ваше величество; их не так много, а если вы изволили заметить большое число их в донесениях моих, то сие произошло от того, что все глазные и слабые в ротах не задерживаются, чем избегаются несчастные случаи смертности, встречающиеся в войсках вне лазаретов. Один полк у меня только может назваться больным, это Житомирский полк, вышедший из княжеств: люди в нем тощие, и я опасаюсь, чтобы весной в нем не открылись болезни.

– Мне уже об этом говорил граф Александр Иванович, и этому надобно пособить; один батальон в Измаиле, и еще две роты туда пошло, а в Измаиле непременно откроются болезни. Где другие батальоны этого полка?

– Один в Хотине, один в Могилеве, а две роты на квартирах, и не только этот полк, но все полки четырнадцатой дивизии до такой степени обременены караулами, что в случае какой-либо командировки я не имею ни одной роты свободной.

– Я приказал на такой случай командировать в Бессарабию войска из восьмой дивизии; у меня во всех корпусах обходятся, исключая первого и пятого, в которых вечные недостатки в людях для занятия караулов.

– Кроме обширной линии караулов, занимаемых четырнадцатой дивизией, она занимает еще караулы по уездным городам в Акермане и Рени, что в никакой губернии не делается, исключая Бессарабии. Я многократно просил графа Воронцова о смене в сих двух местах войск вверенного мне корпуса, но безуспешно. В Акермане должны были по вашему повелению нас сменить Дунайские казаки, но и сего не сделали.