Собственные записки. 1835–1848

– Дунайские казаки не могут сего сделать, ибо они употреблены на кордонной линии против чумы; а ты знаешь, что чума важнее всего и что нельзя довольно от нее остерегаться. Ну, как идет у вас дело о краже казенного имущества в Севастополе, вот что железо ваши воровали? – спросил государь, устремив на меня глаза, как бы в подтверждение выражения о хищничестве, употребленного в первых бумагах военного министра по сему делу.

– Мы ничего не украли, ваше величество, а сделали то, что все делали издавна в Севастополе, то есть покупали на рынке публично железо и медь, которые приносили на продажу, и в числе сих покупок оказалось в одном полку около пятидесяти пуд[ов] железного лому казенными…

– Да, в числе их было несколько медных листов с клеймами; а кто скупает краденное, тот по законам принимается за участника в воровстве, и хотя полковник этот и не был полицеймейстером, хотя он и не покупал материалов для чего другого, как для исправления казенного обоза, но покупка сия незаконная, и он обязан был по сему делу донести по начальству.

– Справедливо, государь; он в сем отношении виноват, подвергся уже гневу вашему и подвергнется всей строгости законов по мере вины своей; но примите в уважение бескорыстие полковника фон Бринка и усердие его к службе. Он после сего случая совершенно потерялся и просит одной милости, чтоб ему доставить случай ехать на Кавказ и умереть на службе; он ищет быть убитым и не поправится более от постигшего его несчастья.

– Хорошо! Это можно будет сделать; да суд разве уж кончен над ним? Это можно будет сделать по рассмотрению дела. Что он за человек?

– Он человек самый бескорыстный и честнейших правил, никогда не имел других помышлений, кроме пользы службы вашего величества, служил прежде в армии, после в гвардии и назначен командиром Виленского полка, где в особенности нужен был заботливый начальник. Он совершенно гол, ничего не имеет и все, что имел, всегда отдавал на улучшение состояния солдат и лазарета.

– Ну, а полк каков?

– Полк несколько лет тому назад был в Силистрии; был очень расстроен, теперь еще слаб, но начинает поправляться.

– Так, стало быть, он хорошо занимался?

– Он был очень усерден, но полк более исправлялся бдительным наблюдением генерала Дометти, коему я его поручил.

– А каковы офицеры в полку?

– Плохих и ненадежных я много выгнал и еще буду гнать. Полк поправится; но одно обстоятельство, важнее всего и касающееся до всего корпуса, более меня озабочивает – это побеги. Причины сему, то неумеренное число бродяг и преступников, которых определяют ко мне в корпус; число их ежегодно увеличивается, и по мере прибытия их они немедленно бегут, увлекая с собой иногда и молодых людей.

– Эти причины, конечно, основательны и при таком числе порочных людей нельзя требовать, чтобы умерились побеги; но и сему можно пособить. У меня на то есть два средства: одно то, которое я завел уже в действующей армии – не определять больше преступников в войска, а отправлять их в два исправительные батальона, которые у меня сформированы; а другое – преступников из пятого корпуса всех выслать. Но я думаю, что скорее исполню первое, ежели уже никаких средств нет справиться с ними в полках; ибо число не может быть так велико, как например: если не больше двухсот в дивизии или от трех до четырех в роте?

– Их около тысячи в каждой дивизии, государь, и я уже давно сделал распоряжение, чтобы они поровну были разделены по десяткам. В последние одиннадцать месяцев их поступило в корпус тысяча шестьсот шестьдесят три человека, и я составил сравнительную таблицу по годам о поступлении сих людей, из которой видно, в каком значительном количестве число их увеличивается.

– А! В таком случае надобно взять меры. Это может влечь дурные последствия за собою. Я прикажу Чернышеву. Каков дух в войске?

– Хорош, государь.

– Хорош?

– Отлично хорош.

– Надежны ли эти войска?

– Боевые, и на что угодно надежные войска, государь. Они способны к действию и к походу во всякое время, и уже не войска изнуренные и слабые, как прежде были.

– Существует ли в них настоящая дисциплина?

– Существует, и я в особенности настоял, чтобы десяточная служба отправлялась по всей строгости. Может быть, и сие отчасти было причиной побегов, потому что при сем порядке ни один порочный или ленивый не мог ускользнуть от надзора начальства. – Это мера очень хорошая и необходимая и может быть причиной значительных побегов; но ее надобно поддержать и утвердить. Нет ли польского духа в войсках?

– Нисколько, государь.

– Да ведь есть же офицеры из поляков.

– Перевелись, государь. Дух совершенно русский, и в этом отношении опасаться нечего. Одно только зло – бродяги и преступники.