Собственные записки. 1835–1848

И сим кончилось тягостное для меня заседание. Кашинцов – добрейший человек; он действует и по приказанию правительства, и по собственному участию во мне, полагая, что я несчастлив быть в отставке, и если б имя батюшки в сем случае не было замешано, то я бы давно прекратил иски их и домогательства, которые считаю совсем неприличными.

За сим следовало новое. Кашинцов, уверяя меня в преданности Цынского, которого я не знал, изъявил желание его со мной познакомиться. Я отвечал, что готов принять его на другой день поутру. Потом стал он просить меня к себе на другой день ввечеру, говоря, что я там и Цынского найду, причем он довольно показал ограниченность свою, прося меня приехать в звездах для того, чтобы Цынский видел и мог бы сказать, как я дорожу знаками отличия. Всякого другого я бы отделал за такое предложение; но на Кашинцова нельзя было сердиться, потому что это происходило от простодушия его, и мысль сие пришла к нему на ум потому, что иногда я надевал фрак со звездами, чтобы выехать со двора. Я отвечал ему, что не имел ни привычки, ни надобности казаться иным, что был, приеду, как мне будет приятно, и что я всего более любил носить сюртук, а там, что подумает Цынский или что напишет, мне дела нет. Вперед же сделал я с ним уговор, чтоб о заведенном им деле не было ни слова говорено у него: ибо я мог согласиться слышать его суждения, как человека, мне давно знакомого, но Цынскому, которого я совсем не знал, было бы неприлично говорить о том.

Ввечеру я был у Кашинцова. Там были батюшка и Цынский, который приезжал ко мне поутру, но не застал меня дома. Цынский человек без большого образования, но умный, хитрый, ловкий и деятельный. Он особенно покровительствуем графом Орловым, у которого был квартирмистром в полку, когда он командовал конной гвардией[87], правил всеми его делами и полком, который он за него и сдал. Орлов поэтому доставил ему и звание флигель-адъютанта, и место обер-полицеймейстера в Москве, и многие значительные денежные награждения от государя и, наконец, в теперешний приезд государя, он назначен в свиту государя.

Близкие сношения между Цынским и Кашинцовым довольно странны: люди совершенно разных свойств. Но причиной тому сходствие обязанностей их. Бенкендорф, в бытность свою в Москве, приказывал Кашинцову в присутствии Цынского быть с ним в близких сношениях, первому по тайной, другому по гражданской полиции. Цынский до того еще сблизился с Кашинцовым, потому что желал иметь руку в действиях тайной полиции и употребить ее в свою пользу, как и делают многие.

Цынский, одесский помещик и открытый враг графу Воронцову, который делал ему всякие незаконные прижимки, и оттого он не щадит его. Хотели меня заманить в разговор и начали с рассказов о поступках графа Воронцова; я также передал их несколько. Потом коснулись смотра. Я отвел речь и слегка только пересказал им обстоятельства смотра последнего батальона, работавшего на Южном берегу Крыма, после чего я был отрешен от командования. Впрочем, разговор, как я того требовал, ни словом не коснулся причины приезда моего в Москву, и в 11 часов вечера я уехал, оставив батюшку, который еще долго просидел с ними.

15-го поутру я выехал из Москвы и возвратился сюда. По пути зашел я к батюшке, чтобы с ним еще раз проститься, потому что мало с ним виделся наедине. Он очень сожалел, что потревожил меня понапрасну, но я просил не заботиться о том и успокоил его.

1839 год

Село Ботово, 9-го февраля

7-го февраля, в 10 часов ввечеру, скончался сын мой Никита. Он был очень от рождения слаб и никогда не подавал настоящей надежды к жизни. Как бы то ни было, потеря его много огорчила меня. Из четырех сыновей моих одного я никогда не видел. Один родился, когда я был в походе, прожил десять дней и похоронен в Тифлисе без меня; другой не доношен и зарыт в Могилеве; третий родился также мертвым в Яропольце и четвертый, близнец, которого я ныне лишился. 11-го схоронили мы ребенка в Яропольце.

Вчера, 12-го, выехал отсюда Брянчанинов, который заезжал ко мне по пути своему в отпуск в Петербург и провел у меня 18 дней.

13-го приехала к нам Вера Григорьевна[88] со всем своим семейством. Вчера она выехала в Москву. Я отпустил с ней жену и послал Наташу, чтобы показать ее гимнастическому учителю. Ей нужны упражнения сии при нынешнем быстром росте ее; через неделю должна она воротиться с женой. Не менее того поездка эта беспокоит меня. Они все остановятся в доме Кругликова. Я опасаюсь самой дороги, в теперешнее время: вчера была метель. Учитель у Веры пруссак, не знающий ни слова по-русски, от природы молчаливый и не умеет себе даже трубки набить. Слуга ее также иностранец, старик и неспособный ни к какой службе, так что его даже не брали в Ботово: он сам требует прислуги. Служанки нет.

3 мая я выехал со всем семейством из Ботова и 4-го прибыл в Москву.

Архангельское, 31 мая