Собственными руками (СИ)

Дофламинго, наблюдая за постепенным обнажением, надел маску отрешённости, за которой скрывает начавшееся раздражение. Зажав лёгкую материю между большим и указательным, Ло увлекает её вверх и гладит свой пресс. Поднявшись выше, стиснул свободными пальцами соски. Закусил губу и слегка выкатил грудь, поигрывая с ними. Когда соски затвердели так, что дальнейшие игры с ними кололи по нервам, он снял футболку и сбросил её на пол, возможно, выглядя при этом не так грациозно, как проститутки, но вполне достойно, чтобы вытирать ноги о самолюбие короля без трона.

— Если отпущу, — поднял на него взгляд, в который вложил всю свою испорченность, и лёг на стан, опустив руки на пояс его брюк, — что будешь делать?

Пальцами недолго проводит вдоль члена, накрывает ладонью и уже смело наглаживает, желая возбудить. Единственный глаз опустился туда, где их тела соприкасаются, а блудливая рука плавно перетекает на пах своего владельца. Вскользь огладив свой член, в который начинала стремиться кровь, захватил пальцами низкий пояс джинсов и оттянул его, приоткрыв для наблюдателя причинное место.

— Это уже не твоё дело, — сухо отвечает тот.

Сердце трепещет из-за вплетённого в него страха за подобные выходки. Но теперь-то что он теряет? Ничего, потому и продолжает свою провокацию. Широким жестом языка облизывает сосок и смыкает губы под грудью, чуть отведя ягодицы назад. В груди Дофламинго тоже не так спокойно, как было бы при безразличии к бесстыдному заигрыванию. Лёгши на литой стан, Ло завёл вторую руку назад — под джинсы, под которые протиснул ладонь, чтобы гладить себя там.

А объект приставаний продолжает смотреть, словно не знает, что делать в такой ситуации. Ло уже на той стадии возбуждения, когда роль сыграет даже самое скромное действие возлюбленного. Если пленник поддержит эти грязные позывы залезть к нему в штаны, он насладится даже той близостью, в которой не будет любви.

Пальцы пробираются всё глубже между ягодиц, которые он выпячивает сильнее, чтобы показать как можно больше интересного. Ширинка с треском разъезжается, волнующе давя на член. Искуситель держит ладонь на груди объекта своего вожделения, прижимаясь под ней лицом и пылко дыша. Теперь и сам понимает: в глазах Дофламинго он, действительно, выглядит так, будто его надо долго и жарко трахать, чтобы привести в норму.

— И не твоё, пока ты мой, — негромко произнёс Ло, не отрываясь от прекрасного тела.

Не стало неожиданностью, что его грубо отняли за волосы, за них же подняли лицо, на котором красным написана жажда более ласковых действий. На лбу мужчины поигрывали вздувшиеся от гнева вены. Дофламинго, скрипя зубами, сжимает челюсти, то ли пытаясь унять отвращение, то ли подбирая слова, какие выплюнуть в наглую рожу.

— Неприятно зависеть от какой-то шлюхи? — невзирая на боль в затылке, Ло с улыбкой припомнил новое звание, данное ему вчера.

Решение, которое он искал, перетирая гнев зубами, наконец, пришло, и мужчина хищно улыбнулся. Большая рука взяла провокатора под подбородком и по обычаю сдавила щёки.

— Вытащу семью из тюрьмы и начну всё сначала, а пиратскую шлюшку, если она хочет, в благодарность трахну перед уходом.

Ожидаемые и ответ, и план. У него теперь только и осталась та свора ублюдков, которую он в удобство себе зовёт семьёй. Да, лидеры семьи вдвое дольше Ло рядом с ним, но не будь у него Королевской хаки, то они бы в его сторону даже не плюнули. Они все продались, причём так дёшево, а он всерьёз из-за их криводушных слов убивает своих близких одного за другим.

— Я им выдал билеты в оздоровительный лагерь. Пусть отдохнут как следует.

Сравнение Импел Дауна с курортом ударило по самообладанию гостя, и тот сдавил горло наглеца пальцами. Ухмылка на устах Ло застыла, лишь подрагивая от напряжения. Сейчас он испугался, но не того, что Дофламинго находится в одном миге от его убийства. Страшно оттого, что он как раз таки этого не боится. Становится всё тяжелее дышать, и кровь приливает к мозгу, путая мысли.

Видимо, сознание уже готово распрощаться с дерьмовой жизнью, которая досталась ему по праву рождения вместе с инициалом. Он уже так измучился и устал от этого мира, что спрятался глубоко под водой, где его никто не достанет. Стоит ли цепляться за реальность, в которой его душит самый важный для него человек? Может, правда, надо отпустить уже наконец… Не Дофламинго, не проклятую судьбу, не тягостную жизнь… А себя, ведь себя он в первую очередь терзает, отчаянно хватаясь за муляж жизни.