Собственными руками (СИ)

Взгляд упал на нечто крупное, прижимаемое рукой к животу и замотанное в ткань. Даже обилие крови, которая не жалея напитала эту тряпку насыщенным винным цветом, не скрыло чёрные полосы тюремной робы.

На всём Гранд Лайн не одна тюрьма, но Дофламинго твёрдо знал, что прямо сейчас воспитанный им убийца вернулся из Импел Дауна, вырезав там около десятка или несколько больше человек. Понимание того, в чьей крови он искупался и что мог принести в качестве отвратительного сувенира, заколотило по телу нервной дрожью, настолько явной, что на пугающем своим бесчувствием лице прорезалась острая, как скальпель, ухмылка.

Глубоко вдохнув запах крови, которая должна всецело укутывать Ло, он пустяково бросил гостинец из мясорубки на кровать. То, что уже можно назвать только вещью, с тяжестью рухнуло в полуметре от Дофламинго, развеяв этим последнюю надежду на хоть какую-то порядочность мальчишки, стоящего пред ним.

— Не посмотришь, — двояко улыбается Ло, вызывая подозрения в нестабильности психики, — чья?

Не важно чья. Он к ней даже прикасаться не желает, а уж тем более уточнять, кому этот психопат отрезал голову, убивая будущее своего бывшего покровителя и любовника. Только зубы стучат от перемешавшихся чувств гнева, ужаса и отчаянья. Не может оторвать взгляд от замотанной в обрывок униформы наиглавнейшей части тела. Какая разница, чья она, если он всю его семью вырезал? Вырезал мечом, который он ему подарил.

— Перед смертью он, — в выразительной паузе Ло подошёл ближе, будто не понимает угрозы со стороны собеседника или желает принять удар, — лишь спросил, всё ли у тебя хорошо.

Дофламинго и до озвученных слов долей сознания догадывался, кому принадлежала голова при жизни, но теперь он знает это наверняка. Кого ещё по-настоящему интересовало его благополучие? Семья верно служила ему, выполняя любой приказ и действуя по умолчанию, потому что знали цели их лидера. Им были известны его детские тайны и переживания, которыми он, случалось, делился. Они высокомерно нарекли его Богом будущего мира, а богам, как известно, не присуща слабость. Как он всегда мыслил, слабость — это те же самые сомнения, потому что стоит только усомниться в правильности своего выбора и чуть промедлить, считай себя проигравшим. Среди семьи он мог высказываться лишь Верго. Тот просто слушал, не стремясь поделиться своим мнением или советом, и не осуждал — этой скромной поддержки было достаточно, чтобы развеять неуверенность. Для остальных же он был только «юным господином», идущим вместе с ними по выкошенным жизням к их общей цели.

Мало этому сопляку было разрушить его дом и репутацию и отправить на тот свет всех родных — он ещё и насмехается над ним и над ними, принеся ему «это», будто верный питомец, делящийся своей добычей.

Исступлённый гнев рвался из груди, словно раздирая её изнутри ротором с острейшими лезвиями, и застревал в самом верху глотки, потому что рёв — это тоже проявление слабости. Лишь начни кричать в ярости и боли, потеряешь контроль над собой и окружением, потеряешь себя и увидишь, насколько безволен, жалок и уродлив, передашь свою жизнь в чужие руки. Он стискивал челюсти, давил языком верхнее нёбо, напрягал каждый мускул тела, чтобы погасить неистовое желание рвать связки.

Стальные ножны Кикоку молниеносно ударили по кадыку, заперев воздух в гудящих лёгких и вытолкнув резкий вскрик изо рта. Ло забрался на кровать коленями и оружием припёр его к стене. Безумие отчаяния высекает жутковатую улыбку на его лице и расширяет зрачки.

— Что теперь, Доффи? — негромко, словно интимно, спрашивает Ло, пронизывая взглядом плотные линзы.

Дыхание вернулось, а ножны скребут по горлу, обнажая клинок. Гнев рассредоточился по всему телу, наполнив его потушенной кайросэки и подводным заточением страстью, которую Дофламинго хочет подарить этому мальчишке. Острейшее лезвие коснулось кожи, и он глухо рассмеялся, сотрясая горло, кожа на котором слегка рассеклась.

— Я всё ещё твой, — широко улыбается, обнажая огромные и опасные зубы. — Что тебе надо от меня?

Ухмылка на смуглом лице дрогнула, потому что вопрос попал в цель. Ло не может отпустить его из своих мыслей и жизни, в которую Дофламинго, должно быть, приносил только страдания. Глаза цвета пепла в поисках правдоподобного ответа метнулись в сторону.

— Я хочу увидеть твои страдания, — снова улыбается, смотря вниз, где кровать притыкается к стене.

Сделав глубокий вдох, Дофламинго с радостью, за годы ставшей защитным механизмом его психики, даёт моментальный ответ:

— Как печально, да? — кладёт руку на его щеку и поигрывает пальцами на бакенбарде. — Даже труп Верго не дал тебе желаемого.

Вдавив пальцы в лицо, боком кидает Ло с кровати на пол. Клинок во время падения подал вверх и рассёк подбородок. Лишь благодаря кости порез не стал глубоким, а возможно, и фатальным, но кровь натекала быстро. Обрушившись на пол, Ло коротко шикнул из-за ушиба плеча и быстро закатился под кровать, догадавшись о следующем ходе противника, спустившего ногу как раз туда, где только что был его бок.