Собственными руками (СИ)

— Рум, — донеслось из-под кровати, на которой Дофламинго подметил меч.

Схватился за его рукоять и быстро окинул взглядом комнату, ему на радость, имеющую тесные границы. Ло ещё не добился желаемого, так что не сбежит. Так и оказалось — он, понимая примерный ход мыслей своего пленника, возник в дальнем углу, у самой двери, чтобы избежать непосредственного контакта. Кикоку вмиг был запущен в него подобно копью, вынудив ещё раз переместиться. Ло правша, а из этого вытекает, что в ситуации, не дающей время на обдумывание, он машинально сдвинется влево, чтобы не отнимать простор у меча, хоть сейчас его и нет. Только он появился, как и рассчитал Дофламинго, в ближнем углу, мужчина схватил рабочий стул и метнул его.

— Сопляк, — усмехнулся он его попыткам избегать этих несуразных атак.

На этот раз Ло предстал прямо перед ним и схватил за подбородок, вдавив большой палец в порез с такой силой, что обильная кровь еле слышно хлюпнула. Резкая боль пробежалась под кожей по всему лицу и вынудила лишь поморщиться, сощурившись.

— Убивать Верго было особенно приятно, — смотрит Ло через очки прямо в глаза. — На мне по большей части его кровь.

Слыша радость в таких словах, он снова начинал закипать в ярости. Он любил Верго как друга, брата и самого близкого человека, с которым мог обсудить любые тревоги. Поэтому ли Ло именно его сделал символом своей мести? Или причиной послужило давно сгнившее, как и тело Росинанта, желание отомстить? Или ревность? Ревность имеет большой шанс на истинность его причины, ведь люди, несмотря на многочисленные различия в темпераменте и воспитании, все одинаковы. Каждый что-то любит и жаждет, а значит, и что-то ревнует в страхе потерять.

Накрыв ладонью его затылок, припал к приоткрытым губам, которые начал разводить своими, чтобы пропихнуть в глубь язык. Дрожащая рука, что ковыряла свежую рану, упала на плечо и там же сдавила окровавленные пальцы. Жалобно хмурясь в просьбе прекратить, Ло смотрит в его лицо, а он целует ещё ненасытнее, чаще дыша в его кожу, возя пальцами в растрёпанных волосах. Рука, лёгшая на ягодицу и привычным движением заходящая между ног, отрезвила объект домогательств.

Ло отстраняется, и его противник зажимает нижнюю губу зубами, однако она выскальзывает, оставляя медный привкус на языке. В следующее же мгновение Дофламинго испытывает в паху резкую боль, оставленную наконечником ножен, и отпускает его. Скованный болью, с плотно зажмуренными глазами он интуитивно хватает Ло за голову и с глухим треском ломающейся кости ударяет о стол.

Последствия очень гнусной атаки прошли, и перед открытым глазом вырисовывается гримаса боли на лице. С правой брови мальчишки, взявшего на себя роль мстителя, натекает кровь, вынуждая его щуриться, чтобы уберечь глаз. У Ло явный шок, потому что он смотрит прямо, но мимо оппонента, который прочнее взялся за его голову и ударяет в живот ногой. Позвонки в шее прохрустели оттого, какую силу он вложил в атаку. Тело Ло, вырвавшись из захвата, отлетает к стене, о которую прикладывается спиной, и обваливается на пол.

Теперь-то засранцу очень больно, и пару минут он, возможно, ровно двигаться вообще не сможет. Дофламинго неспешно и величественно, как полагается человеку его статуса, встаёт с кровати. Кровь из разбережённого пореза густо стекает по шее и начинает собираться на ключице, ставшей преградой на пути. Ножны, которые Ло выронил, пяткой закидывают под кровать.

Трёх обычных шагов ему вполне оказывается достаточно, чтобы подойти к скрючившемуся у стены нахальному пацану. Подсовывает стопу под лицо, от которого отлила кровь, стремящаяся заделать рваную брешь на лбу и брови. К разбитому глазу, словно холодный компресс, прижимается браслет, и «Рум» падает, оставляя Ло в полной беспомощности. Дофламинго обрушивает ногу ему на лицо, пяткой метя прямо в глазницу. От пола и до потолка, а возможно, и вырываясь за дверь, комнату заполнил громкий вопль, взорвавший перепонки. Разворачивающиеся перед его лицом мучения забавляли куда сильнее боёв Колизея, где даже боль гладиаторов выглядела постановочной. А сейчас под пяткой взмокает от крови, которая размазывается, подсыхает и цепляет кожу, делая движения рваными.

— Что станет со мной, — оставляет истерзанный глаз и подносит большой палец к дрожащим, распахнутым губам, — если я тебя убью?

Подробности приёма, которым отделяется сердце, Дофламинго никогда не интересовали, поскольку он не допускал, что когда-то таким образом поступят с ним. Теперь это вопрос стоит очень живо, ведь не только его жизнь находится в чужих руках; прямо сейчас чувства Ло настолько обострены, а нервы натянуты, что навряд ли он успеет что-то сделать до того, как ему, к примеру, сломают шею. Он даже с ответом мешкает, если, конечно, вообще собирается его оглашать, однако он дрожит, как при ознобе, лишь слегка постукивая зубами по пальцу, которым его мучитель возит по языку.