Собственными руками (СИ)

Ло пребывал в таком глубоком шоке от поступка Дофламинго, что напрочь забыл о разбитом лице. Физическая боль, которая несомненно присутствовала; ограниченное из-за пострадавшего глаза зрение; дезориентация в связи с потерей крови и, возможно, сотрясением мозга — казалось, ничего этого он не замечал, поэтому не сразу понял, почему команда настаивает в оказании помощи ему. Та самая девушка, перед которой он испытывал чувство вины, почему-то сама искренне извинялась, осматривая глаз и зашивая рану над ним.

Сон был беспокойный. Глаз зудел так, что выдавить его окончательно, выступало перед Ло в роли спасения и успокоительного. Он то и дело просыпался от дрёмы или же, наоборот, бодрствуя, проваливался в неё. Лёгкое обезболивающее нисколько не убавило боли, а что-то посерьёзнее, когда на подлодке в любой момент может разгореться потасовка или откровенная инквизиция, Ло принимать отказался, чтобы сохранить относительную ясность ума.

Под скулой примялась пылающая кожа, что и вырвало из изматывающего полусна на этот раз. Ло резко скинул с себя потревоживший его объект, и о стену что-то глухо и увесисто ударилось. Он быстро уложил голову на затылок, поскольку обзор слева полностью закрыт, хотя спросонья в такой темноте и полноценным взглядом многого не разглядишь сразу.

— Доффи? — просипел он.

Широкий, тёмный силуэт перед глазами первым делом толкнул к этой версии, несмотря на то, что она бредовая, ведь пленный гость сейчас должен восстанавливать силы под капельницей. Если это не сон, то другого человека в такой поздний час тут быть просто-напросто не может. Даже если ребята и волнуются за его здоровье, они считаются с его положением капитана, с которым не надо носиться, как с пятилетним ребёнком. Для Дофламинго же он всегда был и, наверное, останется «сопляком».

Он начал неуклюже подниматься на кровати, и большая рука подхватила за плечо, помогая в этом стремлении. Только сел ровно, а на шею сзади мягко, словно на родную, легла ладонь.

— Как нога? — спросил Ло, твёрдо уверенный, что видит не бредовый образ.

— Отлично, — тихо ответил любимый голос. — Что с глазом?

— Цел, — укладывает щеку в поднявшуюся к лицу ладонь, — просто отёк.

Как же хорошо, что спирает дыхание, и вместо вздоха из горла вылетает хрип. Так бережно и полюбовно, как давно не прикасался — так, словно не желает напугать. Или же осторожно, будто повредить его тело посчитается преступлением.

В той же мере, в какой было удивительно приятно, становилось и больно, поскольку это прощание. Ло вернул сердце, потому что из-за ослабляющего эффекта «Мес» под угрозой находилось совсем не здоровье, а жизнь. Теперь Дофламинго ничто не держит на этом корабле, и он пришёл попрощаться с тем, кого страстно любил почти треть той своей жизни, в которой было место сексу. Он податливо закрывает глаза и вдыхает запах его руки. Зачем бы этой ночью властитель его дум к нему ни пришёл, он с упоением примет любой подарок.

Матрац проминается под тяжестью Дофламинго, когда тот наклоняется к Ло, интуитивно поднимающему навстречу лицо. Рука заходит на спину, позволяя откинуться на неё, и молодой человек именно это и делает. Сухие и огрубевшие губы ложатся на лоб, а он гладит шею, направляясь пальцами выше.

— Доффи… — еле слышно зовёт его, не зная для чего.

На затылок, полностью забирая его в себя, ложится другая ладонь. Теперь весь оказавшийся в его руках Ло доверчиво расслабляется, укладываясь в них. Хочет открыть глаз, но веко припечатывается поцелуем, и он сладко улыбается. Пальцы как раз коснулись дужки очков, после чего он повёл кончиками по нижнему краю оправы, направляясь к центру. Чуть задержавшись на веке, губы нежно припадают к щеке, почти у самого рта, а Ло медленно укладывают обратно на постель.

— Будь сегодня настоящим, — прошептал ночной гость, когда голова вернулась на подушку.

Успел ухватиться за мостик очков до того, как Дофламинго сидя выпрямился, и те без преград и суеты снялись. Наконец, смог разобрать в полумраке черты его лица, и как всегда они были прекрасны. Этого человека возраст, действительно, красит.

У Ло много масок, которые он меняет в зависимости от аудитории и желаемой от неё реакции, но в постели он всегда настоящий. Однако есть одна незначительная деталь, которая, видимо, не ускользнула от того, кто регулярно укладывает его на лопатки. Ло всегда был его мальчиком, о котором ему нравилось заботиться — эту роль он и играл, держа при себе точно такое же желание. А теперь его просят полностью открыться, и вроде нет ничего проще, но так неловко перед человеком, к которому он пришёл совсем ребёнком.

Мантия из перьев, сейчас в тусклом свете звёзд ставшая серой с розоватым оттенком, была снята и отброшена на стоящий неподалёку стул. С атлетического тела снимается и рубашка, отрезая последние сомнения по поводу прощального подарка. До одури охватила прихоть обласкать его грудь и плечи, но в поле досягаемости только ноги, и Ло кладёт ладонь на колено и успевает быстро огладить его до того, как Дофламинго поднялся, чтобы избавиться от остальной одежды.