События глазами очевидцев

Вообще обижаться ему на них ни к чему, нормальные ребята, готовые безропотно сложить свои буйные головы за правое дело, а что касается личных обид, то нужно быть выше их. И, конечно, партия Русского национального единства - это пока единственное, на что еще можно надеяться в серьезной схватке с оккупационным режимом. Но дело в другом. Если они выстоят и победят как единственная сила, что тогда? Смогут ли они пожертвовать своей победой ради общего блага людей всех национальностей нашей Родины?

Не получится ли так, как в той притче, убивая дракона, сами не превратятся ли в дракона? Этот вопрос его мучил еще задолго до этих дней!

Полгода назад, приехав в Москву, Василий обходил много патриотических организаций, считая долгом любого гражданина в тяжелое для Родины время быть участником политического движения. Имел беседу и с Баркашовцами.

Он понимал, что русский национализм возник не искусственно, а стихийно, как средство защиты от чудовищных форм проявления национализма других народов, подогреваемых прорабами перестройки.

Без сомнения, русских не любят очень многие, прежде всего за их величие. Но величие Руси Великой не надумано и не искусственное творение.

Это фактор исторический, вышедший из глубины веков и умноженный трудом многих поколений. И величие Руси - это не ранг политики нашего государства:

Свойственное русским беспредельное великодушие всегда превышало его величие. Может, в этом и трагедия русского народа. Только великодушие к другим народам в ущерб своего национального достоинства позволило оседлать себя неправедной политической властью.

Конечно, терпение народа временами заканчивалось, а гнев всего великого всегда был велик и страшен.

Любой грамотный человек, конечно, знает, что свастика на рукавах Баркашовцев - это вовсе не фашистский знак, а знак гнева с православной иконы. И Василий не хотел, чтобы этот гнев был по-русски великий.

Как сделать так, чтобы благородные воины в порыве великого гнева не превратились в палачей, пусть даже врагов народа. Ведь война списывает все, и “ярость благородная” при потере родных и близких перерастает в ярость звериную.

История нашего народа в большой мере написана кровью несчастных, испытавших нечеловеческие муки в застенках обеих сторон баррикад гражданской войны.

Потому, проводя ночь пленником у Баркашовцев, всматриваясь в их суровые не по их вине лица, он задавал себе один и тот же вопрос:

- Если бы на его месте был не он, а настоящий враг, скажем, боевик из “Бейтара”, - молодежной еврейской военизированной организации, которая активно принимала участие в конфликте на стороне Ельцина? Конечно, он враг и подонок. Логика такова, что все враги - подонки.

А после того, как люди из охраны Ельцина вчера изуверски избили Терехова - председателя Союза офицеров, смогли бы они, с захваченным пленным обращаться в полной мере в соответствии с конвенцией международного права? Ответа на этот вопрос Василий дать себе не мог.

Поэтому, хотя в этот тяжелый для Родины момент он был готов вместе с ними отдать жизнь за общее дело, их радикальная теория для него оставалась, не понята.

И в своих мыслях он опять останавливался на наших истоках - на православии. Да, конечно, история знает, что и православные казаки зверствовали, но это уже не правило, а исключение, это грех, отступление от теории православия: “милость к падшим прояви”.

Мысли его прервали двое, идущих с лестничной площадки. Один - небольшого роста, в черной кожанке и черных очках, средних лет мужчина, другой - молодой, кудрявый и долговязый, еще совсем мальчуган. По всему видно, тоже корреспонденты.

Василий с недружелюбным видом встал и пошел им навстречу, в плане своей выбранной “доктрины” заранее оповещая, что уделить время им никто не сможет. Но мальчишка, по-детски радостно улыбаясь, с каким-то многозначительным восторгом, глядя через плечо первого, оповещал Василя:

- Это же Лимонов! Ли – мо - нов...!

Первый достал удостоверение и показал. “Эдуард Лимонов”, - прочитал Василий. Затем тот снял черные очки, обнажив худое, остроносое и бледное лицо. Он смотрел в упор холодным, пронзительным взглядом. Да, это был он, Лимонов.

Василий пристально всматривался в его лицо, пытаясь хоть как-то понять внутренний мир этого известного писателя - эмигранта, гражданина Франции российского происхождения. Ему в нем непонятно было все, прежде всего его литературное лицо, и его политическое лицо тоже.

Василь послал дневального за дежурившим на первом посту Андрюшей, потому что читал статью Лимонова в его “ЛИМОНКЕ” про случай недавнего ареста Андрюши властями. Лимонов увидел Андрея, обрадовался ему, как старому знакомому, и они пошли, разговаривая, по коридору, к первому посту.

Глава IХ

Васины два часа на посту прошли. Его сменили, и он ушел к себе, в приемную Макашова. Некоторое время сидел с “мужиками”, обсуждая последние новости, которые, к сожалению, не предвещали изменений к лучшему.

За исключением той, что “Альфа” отказалась выполнить приказ о штурме Дома Советов прошлой ночью.