Однако окончательно обуздать тревогу и волнение Марек мне не дал. В пятницу — русский язык. Всего-то надо было в описании использовать эпитеты, подчеркнуть их и объяснить их функциональное значение. Задавая это, я подсказал, что лучше описать собственную комнату или даже картину какого-либо художника, или вид из окна. Наверное, последнее я зря сказал…
«Окно напротив — открытый занавес чужой жизни
. Декорации зависят от сцен. Вот утро медленно и прохладно раскручивает маховик дня. Мужчина открыл жалюзи на кухне, куда-то собирается, пьёт горячий напиток. Думаю, это кофейная пыль. Он никогда долго не колдует у плиты, не стережёт капризный напиток в турке. У них и турки-то нет… Пока мужчина виден один, стены и малочисленная утварь равнодушно взирают на его действия, как будто даже спят.Но перед уходом мужчина всегда выносит из наглухо забинтованной зеленью штор
комнаты на руках хрупкое тело жены. Она завёрнута в саван простыни. Наверное, муж несёт девушку в тривиальное, нелитературное место. Но стоит ей, сонной, появиться в большой комнате, как просыпаются жёлтые стены, позёвывает старый диван, подмигивает оконное стекло, отражая робкий солнечный луч.Комната больше не засыпает
. Ведь не спит и Ева. И хотя девушку не видно, её закрывают зелёные шторы, квартира знает — Ева проснулась. Жёлтые стены перекатывают солнечные блики, комнатный воздух сочится отдохновением, и мне кажется, что старое радио, которое косо повисло над допотопным холодильником, вещает радостные новости, рассказывает добрые сказки, исполняет глупые песенки.Но всё меняется вновь, когда возвращается муж. Радио затыкается, стены приобретают удушливый оттенок, диван раскрыл пасть удивлённо
. И хотя мужчина кормит Еву с ложечки, целует в макушку, расчёсывает волосы, приносит ей подарки, ничего не может изменить настроение квартиры. Настроение становится хмурым, оно пропитывается ненавистью. Ева часто хватается за горло, как будто её душат, трёт виски, как будто там давят, сжимает кулаки, как будто хочет убить.В последнее время Ева вечерами сидит на диване и играет плюшевой собакой. Она не слушает, что рассказывает ей муж. Она сама как механическая игрушка
. Но она ждёт ночи, она всегда замирает при звуке наступающей темноты. Потому что ни ладони жёлтых стен, ни жало электрической лампы, ни пасть дивана не смогут защитить её от пыли плотных зелёных штор».