Сочинения

– Если я не соглашусь, вы, пожалуй, подумаете, что я боюсь вас, – сказала Беатриса, – я говорила вам тысячу раз и повторяю, что принадлежу другому и останусь верна, хотя, отдаваясь ему, я не имела понятия о любви. Двойная ошибка вызывает двойное наказание.

Когда она говорила так с чуть заметными слезами на глазах, к чему так часто прибегают подобные женщины, Калист чувствовал к ней сострадание, и раздражение его смягчалось. В эти минуты он боготворил ее, как Мадонну. От различных характеров также нельзя требовать одинакового выражения чувств, как нельзя требовать одинаковые плоды с разных деревьев.

В эту минуту в Беатрисе происходила сильная борьба: она выбирала между собой и Калистом, между светом, в который надеялась еще вернуться, и полным счастьем; между надеждой на общественное прощение за свою первую вину и между второй страстью, которая должна была погубить ее навсегда.

Она слушала без всякого раздражения, хотя бы напускного, слова слепой любви; она отдавалась нежным рукам сострадания. Уже не раз она была растрогана до слез обещаниями Калиста вознаградить ее своей любовью за все, что теряла она в свете. Он упрекал ее за привязанность к такому фальшивому человеку, как Конти. Беатриса давала ему высказаться. Сама она рассказывала ему о горе и страданиях своих в Италии, когда она узнала, что не одна царит в сердце Конти. Уроки Камиль не пропали даром. Калист умел воспользоваться ими.

– Я буду любить вас самоотверженно, – сказал он, – вы не найдете во мне гения, я не доставлю вам радостей, какие дает растроганная толпа высокому таланту. Моя любовь к вам, вот мой единственный талант; ваши радости будут моими радостями, другие женщины не будут существовать для меня, бояться соперниц вам будет нечего; бывать я буду только там, где будете приняты вы, – говорил Калист, целуя руки маркизы.

Она слушала его, опустив голову, молча соглашаясь, что она в самом деле была непризнанным ангелом.

– Прошлое не дает мне покоя, оно отравит мне будущее.

Утро, когда Калист, придя в Туш в семь часов, заметил у окна Беатрису в той же шляпе, в которой она была в день прогулки, было для него полно прелести. У него кружилась голова: все мелочи туалета усиливают страсть. Одни француженки обладают особенным уменьем поражать тонкостями кокетства, благодаря своему уму, который у них никогда не мешает силе чувства. Идя под руку с Калистом, маркиза почти не опиралась на нее. Из сада они вышли прямо на дюны; Беатриса любовалась песками. Заметив небольшое жесткое растение с розовыми цветами, она сорвала несколько цветков, прибавила к ним гвоздики Шартрез, встречающейся тоже в этих сухих песках, и с особенным значением отдала половину Калисту, для которого эти цветы и эта зелень должны были обратиться в вечный образ всего мрачного и зловещего.

– Мы прибавим туда еще немного бука, – шутила Беатриса. Они остановились на плотине; Калист в ожидании лодки рассказывал о своих ребяческих выходках в день ее приезда.

– Я знала об этом, оттого и была так холодна с вами, – сказала она.

Во все время прогулки, маркиза говорила шутливым тоном любящей женщины, ласково и непринужденно. Калист мог думать, что любим ею. Проходя песками вдоль скал, они спустились в прелестную бухточку, куда волны набросали необыкновенные разноцветные обломки самого поразительного мрамора. Они шалили и забавлялись, как дети, отыскивая лучшие из них. Но когда, не помня себя от восторга, Калист предложил Беатрисе бежать в Ирландию – она вдруг преобразилась, и приняла опять гордый вид. Взяв под руку Калиста, она направилась с ним к скале, которую называла своей Тарпейской скалой.

– Друг мой, – сказала Беатриса, медленно поднимаясь по чудной гранитной скале, которая должна была сделаться ее пьедесталом. – Я не могу больше сдерживаться, я скажу вам все. – В продолжение десяти лет не испытывала я подобного счастья, каким была полна сейчас, собирая раковины и камешки; я закажу из них ожерелье и буду ценить его дороже бриллиантов. Я чувствовала себя ребенком, девочкой четырнадцати – пятнадцати лет, когда только я собственно и была достойна вас; любовь ваша возвысила меня в моих собственных глазах; со мной произошло что-то магическое; вы сделали меня самой гордой, самой счастливой женщиной. Воспоминания о вас будут жить во мне долго, и скорее вы забудете меня, чем я вас.

Они достигли вершины скалы, откуда с одной стороны простирался бесконечный океан, с другой расстилалась Бретань с ее золотыми островами, феодальными башнями, цветущими растениями. Лучшей декорации не могло быть для признания.

– Я не принадлежу себе, – продолжала она, – связала я сама себя сильнее всякого закона. Поймите же мое несчастье и довольствуйтесь тем, что мы страдаем оба. Ведь Данте не удалось увидеть еще раз Беатриче, Петрарка никогда не обладал Лаурой.