Сочинения

или как Аппий укорил Сципиона Африканского,1343 когда они выступали соперниками на выборах: «Как восстенал бы ты под землей, Павел, видя, что сын твой идет домогаться должности цензора в сопровождении откупщика Филоника!» Такой укор служит не только к вразумлению погрешившего, но и к чести вразумляющего.

Пример для государственного мужа — и ответ Нестора у Софокла на брань Аякса:

Твои дела прекрасны, лишь слова худы!1344

—

и высказывание Катона, прежде противодействовавшего Помпею, пока тот соединялся с Цезарем для беззаконных действий в государстве, но затем, когда союз этот сменился войной, призвавшего передать власть Помпею и сказавшего при этом, что виновникам великих бед дано быть и спасителями от них.

Да, если порицание растворено похвалой и откровенно без оскорбительности, оно вызывает не гнев, а скорбь и раскаяние, представая беззлобным и благодетельным; злословие же менее всего приличествует государственному мужу. Сам подумай, могли бы Солон или Перикл, Ликург Спартанский или Питтак Лесбосский выговорить то, что говорили Демосфен про Эсхина и Эсхин про Демосфена, а Гиперид писал про Демада. И то сказать, даже Демосфен прибегал к бранным словам только в судебном роде красноречия, в то время как его «Филиппики» совершенно чисты от выходок и шутовства. Непристойные речи позорят больше того, кем, чем того, про кого они говорятся; притом дело от них только запутывается, а порядок в совете или Народном собрании приходит в расстройство. Хорошо поступил Фокион, который в ответ на брань замолчал, а когда злословие иссякло, сейчас же продолжил свою речь: «Итак, о всадниках и гоплитах вы уже слышали, так что мне остается сказать о легковооруженных».

Однако многим в таком положении слишком трудно сдержать себя, да подчас и не без пользы бывает заткнуть обидчику рот остроумной отповедью; такая отповедь должна быть краткой и не обнаруживать ни раздражения, ни ярости, но пусть она умеет со спокойной улыбкой немного укусить, возвращая удар. Как стрелы отлетают от твердого предмета обратно к тому, кто их послал, так и оскорбление словно бы летит от умного и владеющего собой оратора назад и попадает в оскорбителя.

Так ответил Эпаминонд Каллистрату,1345 корившему фиванцев отцеубийством Эдипа, аргивян — матереубийством Ореста: «Мы этих преступников изгнали, а вы — приняли». Один афинянин похвалялся перед спартанцем Анталкидом: «Часто случалось нам гнать вас от Кефиса!» Тот возразил: «А нам вас от Эврота — не случалось!» Демад крикнул Фокиону: «Казнят тебя афиняне!» — на что получил отличный ответ: «Если сойдут с ума — меня, если возьмутся за ум — тебя!» На упрек Домиция: «Не плакал ли ты над муреной, подохшей в твоем рыбном садке?» — оратор Красс ответил вопросом: «А ты, кажется, трех жен схоронил, и то не заплакал?» Такой род ответа может пригодиться и для обычных житейских случаев.

15. Что касается государственных дел, некоторые самолично готовы входить во всякую их часть, полагая, как Катон, что нет такого труда и такой заботы, которые не взял бы на себя хороший гражданин. Хвалят и Эпаминонда за то, что когда фиванцы из зависти и в насмешку избрали его таксиархом, он не счел это ниже своего достоинства, но сказал: «Не только должность делает честь человеку, но и человек — должности». И этой службе, которая до него сводилась к надзору за уборкой мусора и стоком воды, он сумел придать значительность и достоинство. Надо мной самим, наверное, посмеиваются люди, посещающие наш городок, когда видят меня на улицах за такими занятиями. Но здесь мне кстати приходит на ум одно изречение Антисфена: когда кто-то удивился, что он сам несет по рынку солонину, он возразил: «Ведь для себя!» Я же, напротив, если будут меня порицать, что мне приходится заботиться о размере черепицы и о доставке известки и камня, отвечу так: «Ведь не для себя, а для моего города!» В самом деле, человек, входящий в такие дела, являет смешную мелочность лишь в том случае, если идет на это ради своей корысти; если же он печется об общественной пользе и нуждах города, это похвальное усердие, и здесь лучше не забывать даже о мелочах.

Другие находят больше достоинства и величия в том образе действий, который был присущ Периклу; с ними согласен перипатетик Критолай,1346 полагавший, что подобно тому, как афинские корабли «Саламиния» и «Парал» отплывают не по всякому поводу, а лишь по делам особой важности и торжественности, так и государственный муж должен поручать себе самому только самое серьезное и значительное, как поступает царь мироздания у Еврипида:

Лишь о вещах возвышенных печется бог,
Безделицу предоставляя Случаю.1347