Сочинения

Вот в чем желания были мои: необширное поле,
Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник,
К этому лес небольшой! И лучше и больше послали
Боги бессмертные мне; не тревожу их просьбою боле,
Кроме того, чтобы эти дары мне оставил Меркурий.
Если достаток мой я не умножил постыдной корыстью;
Если его не умалил небрежностью иль беспорядком;
Если я дерзкой мольбы не взношу к небесам, как другие:
«О, хоть бы этот еще уголок мне прибавить к владенью!
10

Хоть бы мне урну найти с серебром, как наемник, который,Взыскан Алкидом[435], купил и себе обрабатывать начал
Поле, которое прежде он сам пахал на другого»;
Если доволен я тем, что имею, — прошу, о Меркурий:
Будь покровителем мне, пусть толще становится скот мой,
Как и иное добро, а тонким лишь ум остается!
Скрывшись от шумного города в горы мои, как в твердыню,
Чуждый забот честолюбья, от ветров осенних укрытый,
Страшную жатву всегда приносящих тебе, Либитина[436],
Что мне воспеть в сатирах моих, с моей скромною Музой?
20 Раннего утра отец! Или (если приятней другое
Имя тебе), о бог Янус, которым все человеки
Жизни труды начинают, как боги им повелели!
Будь ты началом и этих стихов! Не ты ль меня в Риме
Гонишь с постели: «Вставай! Торопись поручиться за друга!»
Северный ветер ли землю грызет, зима ль выгоняет
Солнце сквозь снег на низкое небо, — нет нужды, иду я
Голосом ясным ручательство дать, — себе в разоренье! —
Чтобы потом, продираясь назад чрез толпу, вдруг услышать
Голос обидный: «Куда ты несешься? Чего тебе надо?
30 Или затем лишь толкаешься ты как шальной с кем попало
Чтобы скорее опять прибежать к твоему Меценату?»
Этот упрек, признаюся, мне сладок, как мед! Но лишь только
До Эсквилинской дойдешь высоты, как вспомнишь, что сотня
Дел на плечах. Там Росций просил побывать у Колодца[437]
Завтра поутру; а тут есть общее новое дело —
Скрибы[438] велели напомнить: «Квинт, не забудь, приходи же!»
Тут кто-нибудь подойдет: «Постарайся, чтоб к этой бумаге
Твой Меценат печать приложил». Говорю: «Постараюсь?»
Слышу в ответ: «Тебе не откажет! Захочешь — так сможешь!»
40 Да! Скоро будет осьмой уже год[439], как я к Меценату.Стал приближен, как я стал в его доме своим человеком.
Близость же эта вся в том, что однажды с собою в коляске
Брал он в дорогу меня, а доверенность — в самых безделках!
Спросит: «Который час дня?», иль: «Какой гладиатор искусней?»
Или заметит, что холодно утро и надо беречься;
Или другое, что можно доверить и всякому уху!
Но невзирая на это, завистников больше и больше
С часу на час у меня. Покажусь с Меценатом в театре
Или на Марсовом поле, — все в голос: «Любимец Фортуны!»
50 Чуть разнесутся в народе какие тревожные слухи,
Всякий, кого я ни встречу, ко мне приступает с вопросом:
«Ну, расскажи нам (тебе, без сомнения, все уж известно,
Ты ведь близок к богам!) — не слыхал ли чего ты о даках?»
«Я? Ничего!» — «Да полно шутить!» — «Клянусь, что ни слова!»
«Ну, а те земли, которые воинам дать обещали,
Где их, в Сицилии или в Италии Цезарь назначил?»
Ежели я поклянусь, что не знаю, — дивятся, и всякий
Скрытным меня человеком с этой минуты считает!
Так я теряю мой день и нередко потом восклицаю:
60 — О когда ж я увижу поля! И когда же смогу я
То над писаньями древних, то в сладкой дремоте и в лени
Вновь наслаждаться блаженным забвением жизни тревожной!
О, когда ж на столе у меня появятся снова
Боб, Пифагору родной[440], и с приправою жирною зелень!
О пир, достойный богов, когда вечеряю с друзьями
Я под кровом домашним моим и трапезы остатки
Весело сносят рабы и потом меж собою пируют.
Каждому гостю закон — лишь собственный вкус и охота,
Каждый по-своему пьет: иной выбирает покрепче,
70 Ну, а иному милей разбавленным тешиться Вакхом.
Нашей беседы предмет — не дома и не земли чужие;
Наш разговор не о том, хорошо ли и ловко ли пляшет
Лепос, но то, что нужнее, что вредно не знать человеку,
Судим: богатство ли делает иль добродетель счастливым;
Выгоды или достоинства к дружбе вернее приводят;
В чем существо добра и в чем высочайшее благо?
Цервий меж тем, наш сосед, побасенку расскажет нам кстати.
Если богатство Ареллия кто, например, превозносит,
Не слыхав о заботах его, он так начинает:
80 «Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила
В бедную нору — они старинными были друзьями.
Скудно хозяйка жила, но для гостьи всю душу открыла:
Чем богата, тем рада; что было — ей все предложила:
Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей
Даже изюму и сала обглоданный прежде кусочек,
Думая в гостье хоть разностью яств победить отвращенье.
Гостья брезгливо глядит, чуть касается кушаний зубом,
Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,
Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.
90 Вот наконец горожанка так речь начала: «Что за радость
Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, средь лишений!
Разве не лучше дремучих лесов многолюдный наш город?
Хочешь — пойдем со мною туда! Все, что жизнию дышит,
Смерти подвластно на нашей земле: и великий и малый,
Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,
Если ты можешь, живи, наслаждаясь, и пользуйся жизнью,
Помня, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья
Дружбы послушавшись, прыг — и тотчас из норы побежала.
Обе направили к городу путь, чтобы затемно тайно
100 В стену пролезть. И уж ночь, совершая свой путь поднебесный,
За половину прошла, когда наконец две подруги
Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий
Ложам роскошным из кости слоновой служил драгоценным
Мягким покровом; а там в корзинах, наваленных грудой,
Были на блюдах остатки вчерашнего пышного пира.
Вот, уложив деревенскую гостью на пурпурном ложе,
Стала хозяйка ее угощать, хлопоча деловито:
Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,
Не забывая лизнуть и сама от каждого блюда.
110 Та же, разлегшись спокойно, так рада судьбы перемене,
Так весела на пиру! Но вдруг громыхнули запоры,
С треском скрипнула тяжкая дверь — и хозяйка и гостья
С ложа скорее долой и дрожа заметались по зале.
Дальше — больше: совсем еле живы, услышали мышки
Зычное лаянье псов. «Ну нет! — говорит поселянка. —
Эта жизнь не по мне. Наслаждайся одна, а я снова
На гору, в лес мой уйду — преспокойно глодать чечевицу!»