Сочинения

Кто же засвидетельствует лучше дурость [άπονοίας] бандитов?! Разве что кто-нибудь скажет, что бандиты мужественнее таких киников, киники же бесстыднее бандитов. Ибо преступники знают, сколь жалок их образ жизни, и укрываются в пустынных местах из стыда и боязни смерти, в то время как киники прогуливаются [περιπατοῦσιν] посреди <210c> разорённых общественных институтов [νόμιμα], и не лучшие и чистейшие, но худшие и сквернейшие вводят гражданские обычаи [πολιτειάν].

Что же касается трагедий, приписываемых Диогену, но которые вполне могли быть написаны каким-либо другим киником, то единственный спорный вопрос состоит в следующем: кем они написаны — самим Диогеном <210d> или его учеником Филиском? Разве может их читатель не испытывать к ним отвращения, не находить в них избыток постыдных действий [άρρητουργιάς], не ужасаться гетерам? Пусть, однако, прочтет трагедии Эномая (он писал и трагедии — почти такие же, что и речи), они еще постыднее, это предел зла, и я не имею слов, чтобы описать их достойно — напрасно я ссылался бы на зло Магнесия[535] или Термерия[536], на зло трагедий, сатир, <211a> комедий и представлений мимов, с таким мастерством и любовью изобразил их автор в каждой из них всякую мерзость и бесчинство в их крайних формах.

И если кто-нибудь станет показывать нам, что такое кинизм, пользуясь этими сочинениями, злословя богов, облаивая всех людей, как я и говорил вначале, то пускай оставляет страну за страной и идет куда хочет. Если же <211b> он делает так, как сказал Диогену бог, если "перечеканивает монету", то он обращен к полученному ранее от бога символу — к "познай самого себя", которому Диоген и Кратет очевидно следовали в своих делах; в этом случае я скажу, что это всецело достойно мужа, желающего быть стратегом и философом. Что же сказал бог? Он наказал Диогену презирать мнение толпы и перечеканивать <211c> не истину, но общий обычай. К чему же мы отнесем "познай самого себя"? Неужели к общему обычаю? Разве не лучше сказать, что это важнейшая часть истины, и выражением "познай самого себя" мы называем способ, которым мы должны перечеканивать обычай? Как тот, кто не обращает никакого внимания на общепринятое, но непосредственно следует истине, руководствуется не общепринятым, но тем, что истинно существует, так же, я полагаю, и тот, кто знает себя, будет знать <211d> не мнения других о себе, но точно знать, что он сам есть. Разве из этого также не следует, что пифийский бог говорил истину и что Диоген ясно верил в нее, ибо он послушался богов и стал не изгнанником, но человеком большим, не скажу, царя персидского, но, как передает молва, того, кому завидуют люди[537], большим того, кто сломил силу Персии, соревновал деяниям Геракла и превзошел в честолюбии Ахилла. Тогда давайте судить об отношении Диогена к богам и людям <212a> не из речей Эйномена и не из трагедий Филиска — те, кто приписывают их авторство Диогену, грубо клевещут на этого святого человека — но позвольте, говорю, судить о нем по его делам.

Почему, во имя Зевса, он пришел в Олимпию? Ради зрелища состязаний? Но разве не увидел бы он без всяких помех [δίχα πραγμάτων] такие же зрелища и на Истме, и во время Панафиней? Может быть, потому, что он желал встретить там могущественнейших из эллинов? <212b> Но почему, все же, не на Истме? Ты не смог бы отыскать иной причины, нежели служение богу. Он не был, скажешь ты, поражен молнией. Но клянусь богами, часто мне и самому случалось получать такие знаки от Зевса, не будучи пораженным молнией. И все равно я содрогался от ужаса пред богами, любил, благоговел, чтил, проще говоря, испытывал все то, что испытывает человек, имеющий благих владык[538], учителей, отцов или защитников; потому-то недавно так тяжело мне было <212c> спокойно сидеть и слушать ваши речи. Впрочем, я говорил так, как побужден был сказать, хотя возможно было бы вовсе не говорить.

Вернемся к Диогену; он был беден и не имел имущества, однако же пошел в Олимпию, хотя Александр и приказал ему прийти к нему, если верить Диону[539]. Из этого следует, что Диоген полагал, что обязан посетить храмы <212d> богов, а величайший из царей должен сам для общения прийти к нему. И разве не был написан совет для царя к Архидаму? Да, не только словами, но и делами являл Диоген богопочитание [νεοσερής]. Ибо он жил в Афинах, когда демон увел его в Коринф, и даже после того, как он был отпущен на свободу купившим его человеком, он не думал, что должен оставить этот город. <213a> Ибо верил, что бог заботится о нем, и что оказался он в Коринфе не случайно, не в силу стечения обстоятельств, но благодаря самим богам и ради некоей цели. Он увидел, что коринфяне изнежены больше афинян и нуждаются в более суровом и смелом наставнике.

Разве не дошло до нас много веселых стихотворений Кратета, доказывающих его благочестие и подтверждающих его почитание богов. Послушай же их от меня, если сам не нашел досуга, <213b> чтобы изучить их: