Сочинения

Славные дочери Зевса-владыки и Мнемосины,
Музы Пиэрии, к вам слово молитвы моей.
Пищу пошлите вы мне — не могу голодать постоянно.
Только без рабства: оно делает жалкою жизнь.
.........................................................................................
Буду полезен друзьям, льстить только им не учите.
Деньги же грех собирать, копить скарабею богатство. <213c>
Быть не хочу муравьем — только себе и себе.
Хочется праведным стать и такое добыть мне богатство,
Чтобы к добру привело, делая лучше людей.
Этого только б достичь, Гермесу и Музам пречистым
Жертв дорогих не свершу, делом святым отплачу[540]

. <213d>[541]

Ты видишь, что он восхваляет богов, молится им, а отнюдь не поносит их, как ты. Сколько гекатомб могли бы быть равноценны святости[542], которую демонический Еврипид справедливо славословил, говоря:

Святость, царица богов, святость[543]

?

Неужели ты не понимаешь, что все жертвоприношения, великие или малые, совершаемые с благочестием, имеют равную ценность, в то время как совершаемые без благочестия, не говорю гекатомбы, но даже олимпийские хилиомбы[544] — пустая трата <214a> и ничего больше[545]?! В этом я доверяю Кратету, который благодаря святости — а только ею он и обладал — славил богов с благоговейной молитвой, да и других учил, что во время священнодействий нет более ценного приношения, чем святость. Таково было отношение к богам двух этих мужей [Диогена и Кратета]: они не собирали аудитории в зданиях судов [ακροατήρια], не развлекали друзей образами и мифами, как [нынешние] софисты. Как и Еврипид хорошо сказал: <214b> "Прост язык [μῦθος] истины"[546]. Скиаграфия[547] же, сказал, нужна только лжецам и мерзавцам. Какова же была их манера общения с людьми? Дела у них были прежде слов, так что прославляя бедность, они, в первую очередь, сами презирали отцовское добро; если они любили кротость, то и сами были кротки <214c> во всем; если стремились изгнать из образа жизни других театральность и пышную спесь, то сами жили на рыночной площади или в священных рощах и воевали с изнеженностью сперва делами, а потом уж и речами; они не провозглашали, но доказывали делами, что возможно человеку царствовать вместе с Зевсом, если он не нуждается ни в чем или нуждается в очень немногом и не обеспокоен своим телом; они бесчестили грешников в течение всей их жизни, мертвых же не злословили, <214d> ибо с умершими, пусть даже врагами, они были мягче[548] и заключали с ними мир. Но истинный киник не имел врагов, даже если били его тело или очерняли его имя; даже если бранили и поносили его, он не имел врагов, ибо вражду испытывают только к сопернику, но тот, кто поднялся выше соперничества, благожелателен и благосклонен к другому. <215a> И если кто-нибудь все же враждебен кинику — а ведь многие враждебны, я знаю, даже богам, — то киник ему все равно не враг, ибо враги не могут повредить кинику. Оставляя и отвергая наставничество другого, его враг сам навлекает на себя тяжелейшее наказание — незнание того, кто его достойнее.

Если бы моей сегодняшней задачей было писать о кинической философии, то я бы еще немало мог прибавить к этому, <215b> причем не менее важного, нежели сказанное. Однако чтобы не прерывать основной темы, рассмотрим по порядку, какие следует составлять мифы. Возможно, кто-нибудь воспротивится утверждению, что есть такая философия, которой свойственно мифотворчество. Но очевидно, что многие философы и богословы использовали мифы, Орфей, например, — наиболее древний из боговдохновенных философов, и немало других, что были после него. Очевидно, что и Ксенофонт, и Антисфен, <215c> и Платон часто пользовались ими, так что если использование мифа и несвойственно кинизму, то это не значит, что нет другой философии, которой оно было бы свойственно.