Сочинения

В качестве вступления я должен сказать о подразделениях философии, или о ее орудиях. Нет большой разницы, будет ли кто различать теоретическую и практическую философию, или же теоретическую и физическую, <215d> ибо ясно, что должно быть обоим делениям. Я буду рассматривать три эти части но отдельности и каждую разделю еще на три. Физическая философия состоит из богословия и математики, третья же ее часть рассматривает, с одной стороны, то, что рождается и гибнет, а с другой — то, что вечно, и, однако, телесно; она рассматривает, что каждое из них есть и что есть его сущность. Практическая философия, поскольку она касается единичного человека, состоит из этики и экономики [οίκονομικόν], когда касается единичного хозяйства [οίκιαν], и политики, когда касается полиса. Теоретическая философия, опять же, делится на аподиктику[549] — благодаря [показываемой] истине, биастику[550] — благодаря <216a> общепринятым мнениям, и паралогистику — благодаря тому, что кажется вероятным. Таковы, если я не ошибаюсь, части философии. Нет ничего удивительного, если солдат не вполне точен в таких вещах, что не владеет ими как своими ногтями [έξονυχίζειν], ибо я учился не от книг, но от опыта. Да вы и сами можете быть мне в этом свидетелем, если сочтете, сколь мало дней прошло между теми лекциями, которые мы недавно слушали, и сегодняшним днем, и сколькие из них были полны для меня делами. <216b> Но, как я и говорил, если упустил что — хотя, думаю, это не так, — то дополнивший будет мне не враг, но друг[551].

Теперь скажем о частях философии: теоретической философии мифология не пристала, также и математике — как части физической философии; если мифы вообще могут быть использованы, то только в практической философии, имеющей дело с единичным человеком, и в богословии — телестическом[552] и мистическом. <216c> Природа скрывает свои секреты[553], но не удерживает сокрытой сущность богов и мечет обнаженные слова в уши профанов. Нам, конечно, свойственно относить [получаемую нами] помощь к неизреченной и непознаваемой природе, которая заботится не только о наших душах, но также и о наших телах и ставит нас в присутствие богов: такое, думаю, часто случается благодаря мифу, когда посредством мифологических загадок <216d> и драматических действ в уши многих, неспособных воспринять божественную истину в чистоте, вливается знание.

Теперь уже очевидно, какой части философии может быть свойственно использовать мифы. В подтверждение этого приведу свидетельства тех философов, которые первыми начали это делать: много мифологизировал Платон, богословствуя о жизни в Аиде, и сын Каллиопы[554] — еще до него. И когда Антисфен, Ксенофонт <217a> и Платон обсуждали этические вопросы, они использовали мифы как одну из составляющих, и не случайно, разумеется, но с определенной целью. А если ты тоже пожелаешь пользоваться мифами, то ты должен подражать тем философам: вместо Геракла введи имена Персея или Тесея и пиши себе в стиле Антисфена; вместо Продикова лицедейства[555] о двух богах[556] введи иных подобных <217b> в свой театр.

Однако поскольку я упоминал телестические мифы, давайте возьмем их и постараемся увидеть, что они должны представлять собой, чтобы могли использоваться той или иной частью философии[557]; во всех этих вопросах мы уже не нуждаемся в свидетельстве древних, но будем следовать по свежим следам человека[558], второго после богов, человека, равного Платону и Аристотелю, которым я изумляюсь и восторгаюсь. Он не говорил <217c> обо всех видах мифов, но только о телестических, переданных нам от Орфея — основателя наисвященнейших таинств [τελετάς]. Странность и нелепость [άπεμφαῖνον] мифа ведет к истине[559]. Чем более парадоксальна и чудесна загадка, тем лучше она свидетельствует о том, что нельзя сразу верить говорящемуся, но следует серьезно заняться сокрытым и останавливаться не прежде, чем благодаря водительству богов <217d> станут явными те сокрытые вещи, что нужны для нашего посвящения, лучше же сказать, усовершения ума или того, что лучше ума, если это есть в нас: малая частица Единого или Блага, имеет в себе неделимо Всё и всю полноту души; в Едином и Благе ухватывает душа всю себя, и это происходит благодаря превосходству Единого, благодаря отделению от Единого и вследствие присутствия Единого в отделенном [έξηρημένης παρουσίας]. Однажды, когда я рассуждал об относящемся к великому Дионису[560], не знаю, как снизошло на меня вдохновение, <218a> и я, безумствуя, произносил вакховдохновенные речи. Но всё, полагаю себе быка на язык[561]: о неизреченном не следует говорить. Однако, может быть, боги дадут мне и многим из вас, что еще не посвящены в мистерии, насладиться их благословениями.