Сочинения

Персий с Рупилием в битву вступили пред претором Брутом:

Азией правил богатою он. Сам Биф и сам Бакхий

20Менее были б равны, чем они, на побоище этом.

Оба воинственным пылом кипят — залюбуешься, глядя!

Персий свой иск изложил и всеми был дружно осмеян.

Претора Брута сперва расхвалил он и спутников Брута:

Солнцем всей Азии Брута назвав, он к звездам благотворным

Свиту его приобщил; одного лишь Рупилия назвал

Псом — созвездием злым, ненавистным для всех земледельцев.

Несся он шумно, как зимний поток нерубленым лесом.

А пренестинец в ответ на его ядовитые речи

Начал браниться, да так, как бранится мужик-виноградарь,

30Сидя верхом на суку и услышав, как праздный прохожий

Крикнет ему: «Кукушка, кукушка!» — и бросится в бегство.

Вот грек Персий, латинского уксуса вдоволь отведав,

Вдруг закричал: «Умоляю богами, о Брут благородный!

Ты ведь с царями справляться привык: для чего же ты медлишь

Этому шею свернуть? Вот твое настоящее дело!»

128

8

Некогда был я чурбан, смоковницы пень бесполезный;

Долго думал мужик, скамью ли тесать иль Приапа.

«Сделаю бога!» — сказал. Вот и бог я! С тех пор я пугаю

Птиц и воров. Отгоняю воров я правой рукою

И непристойным колом, покрашенным красною краской.

А тростник на моей голове птиц прожорливых гонит,

Их не пуская садиться в саду молодом на деревья.

Прежде здесь трупы рабов погребались, которые раб же

В бедном гробу привозил за гроши из тесных каморок.

10Кладбище здесь находилось для всякого нищего люда:

Для Пантолаба-шута и для мота мотов Номентана.

С надписью столб назначал по дороге им тысячу футов,

По полю триста, чтоб кто не вступился в наследие мертвых,

Ну, а теперь Эсквилин заселен; тут воздух здоровый.

Нынче по насыпи можно гулять, где еще столь недавно

Белые кости везде попадались печальному взору.

Но ни воры, ни звери, которые роют тут норы,

Столько забот и хлопот мне не стоят, как эти колдуньи,

Ядом и злым волхвованьем мутящие ум человеков.

20Я не могу их никак отучить, чтоб они не ходили

Вредные травы и кости сбирать, как только покажет

Лик свой прекрасный луна, по ночным небесам проплывая.

Видел я сам и Канидию в черном подобранном платье, —

Здесь босиком, растрепав волоса, с Саганою старшей

Шли, завывая, они; и от бледности та и другая

Были ужасны на вид. Сначала обе ногтями

Землю копали; потом зубами терзали на части

Черную ярку, чтоб кровь наполнила яму, чтоб тени

Вышли умерших — на страшные их отвечать заклинанья.

30Был у них образ какой-то из шерсти, другой же из воску.

Первый, побольше, как будто грозил восковому; а этот

Робко стоял перед ним, как раб, ожидающий смерти!

Тут Гекату одна вызывать принялась; Тизифону

Кликать — другая. Вокруг, казалось, ползли и бродили

Змеи и адские псы, а луна, от стыда покрасневши,

Скрылась, чтоб дел их срамных не видать, за высокой гробницей.

Ежели в чем я солгал, пусть дерьмом меня замарают

Вороны; явятся пусть, чтоб меня обмочить и обгадить,

Юлий, как щепка сухой, Педиатия с вором Вораном!

40Но для чего пересказывать все? Рассказать ли, как тени

Попеременно с Саганой пронзительным голосом выли,

Как зарывали они волчью бороду с зубом ехидны

В черную землю тайком, как сильный огонь восковое

Изображение жег, и как, наконец, содрогнувшись,

Я отомстил двум мегерам за все, что я видел и слышал;

Треснул я, сзади рассевшийся пень, с оглушительным звуком,

Точно как лопнул пузырь. Тут колдуньи как пустятся в город!

То-то вам было б смешно посмотреть, как рассыпались в бегстве

Зубы Канидии тут, как свалился парик у Саганы,

50Травы и даже запястья волшебные с рук у обеих.

129

9

Шел я случайно Священной дорогою — в мыслях о чем-то,

Так, по привычке моей, о безделке задумавшись. Некто

Вдруг повстречался со мной, мне по имени только известный.

За руку взял он меня: «Ну, как поживаешь, любезный?»

«Так, ничего, — говорю, — и тебе желаю того же».

Он не отходит. «Не нужно ль чего?» — говорю с нетерпеньем.

Он начинает: — «Ты знаешь меня, человек я ученый…»

«Что ж, — говорю я, — тем лучше!» да сам норовлю: ускользнуть бы!

Стану слуге говорить, — а пот с меня катится градом

10От головы до подошв. «Ах, был бы я желчным Баганом —

То-то б отбрил молодца!» — про себя я подумал. А спутник

Улицы, город хвалить принялся. Но, не слыша ни слова,

«Верно, ты хочешь, — сказал, — ускользнуть от меня: я уж вижу!

Только тебе не уйти: не пущу и пойду за тобою!

А куда ты идешь?» — «Далеко! Не трудись понапрасну!

Друга хочу навестить: ты даже его и не знаешь:

Нынче больной он лежит за Тибром, под Цезарским садом». —

«Я не ленив и не занят сейчас — прогуляюсь с тобою!»

Точно упрямый осленок, навьюченный лишнею ношей,

20Голову я опустил; а спутник опять начинает:

«Если я знаю себя, то ты меня сделаешь другом

Большим, чем Виск или Варий. Подумай-ка: кто сочиняет

Столько стихов и так скоро, как я? Кто в пляске так ловок?

В пенье же сам Гермоген, хоть он лопни, со мной не сравнится!»

Чтобы прервать разговор, я спросил: «А мать и родные

Есть у тебя, чтоб успехом твоим от души любоваться?»

«Всех схоронил! Никого!» — «Вот прямо счастливцы! — подумал

Я про себя, — а вот я еще жив! Добивай же! Недаром